Страница 58 из 320
- Ал... Александр - еле выдавила из себя очередная жертва.
- Ага! Александэр! Такое было имья русского царья! Он запрьещал Украину и издьевался над нами! Ты почьему не смьенил имья!?
- Я... я не знаю. Александр - это же… греческое имя... по-моему...
- Мне не интьересно про грьеков! Мне интьересно про тебья! Вот скажи мнье, почьему ты - предатьель?
- Ну какой же я... предатель, - засмущался студент-старшекурсник, - И вообще, по-моему, вы что-то путаете. Сейчас не военное время. Какие предатели? У нас нет предателей. И врагов у нас нет.
- Враги всегда йесть! - грозно возопила пани Стася, от чего некоторые слабонервные студентки на передних рядах испуганно вскрикнули. - И оньи вьернутся! А вы всье - предатьели! И вы за это умрьёте! Когда вьернутся поляки - ваши головы будут висьеть на пиках!
- О! Вот и оно! - радостно откомментировал Ярослав, в то время как мне стало действительно страшно - взгляд пани Стаси горел жутковатым фанатическим огнем. Похоже, в эти секунды она как раз видела перед собой многочисленные пики с нашими головами.
- Сейчас еще про вилы скажет. У нее после поляков и пик сразу идут вилы, которыми нас московиты заколют. Я перед этим у знакомых в другом корпусе был, там она то же самое говорила. И когда к нам в школу год назад приезжала, то же - пики, вилы, голод-смерть-разруха. И московиты! А в конце должны прийти еще татары - засеять травой все, что от страны останется. Потому что мы - бесхребетные. Весело, да?
Подтверждая его слова, пани Стася загромыхала с трибуны давно заученными угрозами, но так как большинство студентов слышало ее речь без подготовки, то впечатление на них она произвела гораздо большее, чем на меня.
- Послушай. А зачем... - я снизила голос, потому что сидящие впереди уже начали оглядываться на нас с Яром. - А зачем ты ходишь к ней на собрания? Ведь это - уже третье?
- Четвертое! - весело уточнил он. - Не знаю, она смешная. Где ты еще такое увидишь? Хотя, если мой куратор узнает, что я пришел сюда, он меня в окно выбросит, - засмеялся Яр. - Он нам вчера так и сказал после практики - кто пойдет к старой маразматичке - выгоню к чертям. Считайте, говорит, что вы в моей подгруппе уже не учитесь.
- А что так? - поинтересовалась я, - Он не патриот?
- Да нет, там все нормально с патриотизмом. У нас сегодня клуб по студенческому самоуправлению должен быть, так его отменили. Чтобы плясать на задних лапках перед этой Ягушей с денежным мешком. Весь этот народ, думаешь, он на пани Стасю пришел посмотреть? Ага, как бы ни так. Нет, ты только представь, в каком они сейчас шоке! Пришли на одно - а получили другое! Сюрприз удался! - и Ярослав, не удержавшись, громко расхохотался к вящему неудовольствию представителей деканата и испепеляющей ярости пани Стаси.
И тут Яр в первый, но далеко не в последний раз поразил меня своей находчивостью. Как ни в чем ни бывало, он поднялся с места и громко заявил, что смех его - чистой воды истерика, а на самом деле ему плакать и рыдать хочется от осознания ситуации. Ведь когда в стране такое творится - как же можно искренне смеяться?
Дальше, внезапно перейдя на чистейший английский, он выразил восхищение пани Стасе за то, что она, живя за границей, так любит свою Родину и нас, заблудших. Ведь это же так тяжело - благоустроенно и скучно жить в одной из богатейших стран мира, в полном материальном достатке и страдать по любимой Украине. Страдать в основном издалека, и всячески бороться с соблазном бросить все и уехать в родной край, поднимать целину и пахать непаханое поле. Бороться отчаянно - и без малейшего шанса на победу, ибо жестокая Америка держит ее своими цепкими лапами, как настоящую заложницу. И он прекрасно понимает, как ненавистны пани Стасе ухоженные буржуазные улицы и чикагские небоскребы, с какой тоской она покидает наш скромный и загаженный аэропорт, как тянет ее каждый раз остаться здесь, снять пыльную хрущевку и получать патриотически-мизерную пенсию, патриотически ругаться с продавцами на рынках, и еще более патриотически нарываться на вечные фразы: "Куда прешься, старая, льготных мест нет!" и "Чего вам дома не сидится, помирать уже пора, разъездились тут в рабочее время!" И любить, любить Украину всей душой, вдыхать ее воздух, наслаждаться цветением вишен и яблонь по весне, невзирая на бедность, лишения и полное бесправие. Вот чего так жертвенно лишает себя пани Стася, каждый раз поднимаясь на борт самолета «Киев-Чикаго», словно на эшафот, гордо и несгибаемо неся тяжелый крест свой - вечное проклятье эмигранта.
- Спасибо вам за то, что не забываете нас! - прочувствованно завершил Ярослав свою речь, и немного старомодно поклонился в полнейшей тишине, похожей на ту, что воцарилась в аудитории в начале выступления огненной патриотки.
Даже те из студентов, кто неважно знал английский, понимали, что произошло что-то из ряда вон выходящее. Во-первых, пани Стася ни разу не попыталась перебить неожиданного собеседника, а во-вторых, представители деканата сидели с такими лицами, что казалось, прогноз Ярослава насчет апоплексических ударов все-таки сбудется.
- Штирлиц, как никогда, был близок к отчислению... - театральным шепотом протянул Яр так, что его услышала не только я, но и несколько передних рядов вместе с преподавателями.
Неизвестно, сколько бы еще тянулась немая сцена в лучших гоголевских традициях, если бы сама героиня вечера, озадаченно склонив голову и немигающе глядя на Ярослава, словно гигантская диковинная птица, вдруг громко не заявила:
- Всьё ты правильно сказал! Ты всьё понимайешь, как мне тяжьело! И я думаю, ты - не предатьель! Можьет йесть еще в моей бьедной Украйне патриуоты. Вот тепьерь я могу чут-чут упокоуиться.