Страница 298 из 320
- Я мог быть кем-угодно. Чем-угодно. У меня могло быть все – хоть жизнь, хоть смерть, хоть счастье, хоть горе – это было бы мое. Мое, настоящее. Ведь я есть! – внезапно закричал мальчишка, вскакивая на ноги, и только сейчас я поняла, как странно, непропорционально, словно искажаясь сквозь кривое зеркало, он выглядит. - А жизни у меня – нет! Тебе так жалко было придумать её для меня?
- Нет, - я плакала, не скрывая охватившего меня отчаяния, размазывая по лицу тот самый красивый макияж, который остался последним напоминанием о моем недавнем правильном и фальшивом существовании. – Я просто испугалась. Новых трудностей, того, что тебя не примут, или неверно поймут, как, например его… Моего первого героя.. Ведь о нем столько глупостей наговорили, столько вранья и несуразицы …
- И что? Зато он написан! Он - живой, настоящий! Живому можно и наплевать, если его не одобряют! А что делать тем, от кого просто отказались? Да, у нас не будет непонимания, потому что нас самих – не будет! Хорошенький способ защитить от неприятностей – не дать жизни, чтобы она вдруг не обидела! – насмешливо фыркнул мальчишка и на пол вновь упал комок серой жижи – только во время нашей прошлой встречи она капала с крутящегося валика в его руке, а в этот раз – прямо со странной мешковатой одежды.
И тут я со смешанным чувством страха и стыда осознала, что эта самая жижа и есть его часть, он сам наполовину состоит из неё – не живой, не мертвый, не настоящий и не выдуманный человек. Глина в руках творца, который отказался дальше творить, бросив свое детище на полпути, вдохнув в неё душу и не позаботившись о том, чтобы довести задуманное до конца и дать ей достойное вместилище – тело.
Просто отвернулся. Просто забыл. Просто пожертвовал в угоду сиюминутной слабости. Не думая о том, каково придётся результату его действий. Не чувствуя ни вины, ни ответственности за того, кого должен был создать.
Голос того, кому я пожалела всего лишь жизни, подтвердил мои мысли, которые не были для него секретом – ведь он уже стал частью меня - умирающей, отравляющей изнутри частью.
- Теперь ты знаешь, каково мне. Теперь ты тоже это почувствуешь. Ты убила меня – а я убью тебя. Все честно. Все по справедливости. Я убью тебя. Убью. Так и знай.
Зачарованная этой зловещей откровенностью, я продолжала сидеть, широко открыв глаза и вслушиваясь в эхо его обещаний, пока звонок таймера не нарушил тишину, сообщив об окончании времени, отведённого на бесполезную имитацию творчества. Вздрогнув, словно от резкого пробуждения, я огляделась, понимая, что нахожусь в своей комнате одна, раздавленная и опустошенная.
Все то, отчего я старательно отворачивалась последние полгода, стало невыносимо ясным и не подлежащим сомнению. Я находилась в тупике – в глухой беспросветной безысходности. Вдвойне нелепее смотрелись теперь недавние попытки контролировать реальность, соблюдать планы и распорядок дня, пытаться стать новым человеком и жить так, как казалось возможным ещё год назад – скрываясь от всех штормов и опасностей в тихой бухте, которая постепенно стала для меня тюрьмой.
Медленно поднявшись, я автоматически вытерла лицо от разводов косметики и, прихватив сумочку, вышла из квартиры. Как всегда в моменты потрясений меня тянуло прочь из четырёх стен, на улицу – сделать несколько глотков воздуха, почувствовать на щеках свежее дыхание ветра. Именно ему я могла пожаловаться на то, в какую безобразную игру на скрипящих и пыльных подмостках превратился спектакль под названием «Моя новая счастливая жизнь». Ветер выслушаете и поддержит. Он все поймёт, даже без слов.
Несколько кварталов я прошла, не замечая, в какие переулки сворачиваю и останавливаюсь ли на зелёный свет или на дорожных переходах. Я все пыталась понять, что чувствую – и удивлялась полному спокойствию и пустоте. Мне всегда казалось, что осознав тупик и бесполезность своего существования, человек должен испытать потрясение и ужас, но все выходило гораздо будничнее и проще.
Я просто приняла тот факт, что внутри меня уже давно гниет и разлагается нечто, бывшее когда-то творческой искрой, открывшее передо мной множество дверей в детстве, приведшее к Марку, обратившее на себя внимание Вадима. Той самой искрой, которую я считала главной частью себя, отождествляя её со своей душой, своей настоящей сутью. А значит, совсем скоро я стану пустой оболочкой без души, бесполезной скорлупкой, которая, лишившись наполнения, обязательно треснет и рассыплется на кусочки.
Мне вспомнились слова Вадима в ночь нашего прощания: «Не хочу видеть, как ты загибаешься в ловушке, в которую сама себя загнала. Не хочу оставаться рядом, зная, что ничего не могу изменить». Уже тогда он знал, чем закончатся мои глупые надежды на полноценную жизнь без творчества, а я все не хотела ему верить, считала, что он, как всегда, слишком категоричен. И вот, несмотря на все его старания и предостережения, я пришла к самому глупому в мире финалу, превратившись в тот самый размазанный по жизни талант, которым он когда-то пугал меня.
- И как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова, - повторила я ещё одну любимую фразу Вадима, которую он часто произносил в таких случаях, присаживаясь за столик на летней площадке случайного кафе и чувствуя, что смертельно устала. Туфли на высоких каблуках, которые я никогда не любила, но носила, чтобы напомнить себе о том, что старой Алексии больше нет, пребольно натерли ноги - и, не думая о том, насколько это позволительно, я сбросила их прямо под столиком. Подошедший официант одарил меня неискренней улыбкой и, получив заказ, удалился, чтобы спустя несколько минут вернуться с коньяком, шоколадом и пожеланиями приятного отдыха.