Страница 117 из 320
- Ну и приписка мелким шрифтом внизу - в случае положительных анализов на такие-то и такие-то болезни - звоните вот сюда, а в случае обнаружения антител к ВИЧ - вот сюда. Вот я взял и позвонил, сказано позвоните, я и позвонил! - по тому, как в голосе Ярослава слышалось все больше веселых ноток, я понимала, что глубоко внутри он все переживает заново, и веселье это - от полнейшей безысходности. - И мне какая-то барышня говорит по телефону – здравствуйте, вы позвонили на линию доверия ла-ла-ла, если ваш тест положительный ла-ла-ла. А меня такой смех разобрал, Лекс, я ей говорю - да, вы знаете у меня результаты очень даже положительные, вообще анализы такие положительные! Она не поняла и говорит мне - молодой человек у вас там что написано в форме ответа? Я ей опять - да все положительно, выявлены антитела к ВИЧ, это же хорошо? Антитела есть - это вроде как иммунитет, да? Ей, наверное, редко такую чушь несли по телефону, потому что она в ответ удивленно и даже сочувственно говорит - нет, это не иммунитет. У вас - подтвержденная ВИЧ-инфекция. И вот тогда я и прозрел, Лекс. И понял, что плюсик в графе это не всегда хорошо. Что иногда это может быть и крест - на всей дальнейшей жизни. Хотя та дамочка мне как раз обратное доказывала. Она раз десять повторила, что "ВИЧ - это же не конец жизни!" С тех пор я слышать не могу эту фразу.
- А потом что, Яр? Что потом? Как ты это... вообще пережил? Почему сразу не пришел ко мне? Ведь нельзя же, узнав такое, просто взять и пойти домой, как ни в чем ни бывало. Почему не позвонил? Почему не вызвал меня, я бы прибежала сразу же, я бы все-все бросила, мы бы с тобой...
- Тихо-тихо, Лекс, не надо, не начинай. Ну, во-первых, я реально не хотел тебя дергать, у тебя была другая жизнь, другие проблемы, вернее, вообще не было проблем. А я вдруг начал понимать, как это здорово, когда совсем нет проблем. И очень не хотел ломать твою беззаботность. Ну и, кроме того, какое-то время я еще не верил. Когда первый шок прошел, я подумал - наверное, это ошибка, ведь результаты анонимные, ну перепутали порядковый номер, всякое бывает! Тем больнее в нашей стране, где вообще все служащие безалаберные, а медики - тем более! У нас хирурги ножницы забывают в человеческом теле после операции, а тут - шестизначный код! Вот какая-то девочка-стажерка первую или вторую цифру спутала. Или вообще - все! Поэтому я пошел и заказал олл-инклюзив второй раз. Результаты, как ты понимаешь, оказались теми же. Вот тогда я поверил окончательно и сильно испугался. Так сильно, будто изнутри меня выморозило. Ни вдохнуть - ни выдохнуть, только жуткий холод. Будто я уже умер.
- И почему же ты промолчал? Почему ты ничего не сказал мне тогда? Как ты думал один справиться со всем этим? - чувствуя, что негодования от такого решения друга перекрывает даже липкий ужас от его рассказа, возмутилась я.
- А чем бы ты мне могла помочь, Лекс? - тихо ответил Ярослав, продолжая нервно вертеть в руках зажигалку. - Ведь я же не за себя испугался. За него.
Способность говорить изменила мне на несколько секунд. Мысль о том, что любовь - не такое уж святое и благословенное чувство, а тяжкое увечье, незаживающая рана, через которую медленно вытекает жизнь, снова пришла мне на ум.
Это доказывали чувства к Марку, раздробившие меня на жалкие осколки и, тем не менее, упорно живущие, тлеющие под бетонной тяжестью наваленных на них решений никогда больше не впускать в свой мир даже намека на эту болезнь. Это подтверждал испуг и первые мысли Ярослава: не о себе, не об угрозе своей жизни, а о том, чья преступная халатность стала причиной произошедшего. И все это - несмотря на якобы полную ампутацию любви, которая на самом деле оказалась болезненным самообманом.
- И что, Яр? Что тогда? Ты пошел к нему, и...
- И ничего такого особенного. Он не был шокирован. Ты представляешь - совсем. О, сказал он, теперь ты тоже знаешь? Ну, я, говорит, так и думал, все-таки мы с тобой долго были вместе и ты мой, так сказать, основной... - Ярослав запнулся, - партнер. Так интересно, Лекс… Такое короткое слово - партнер. А я вот морочился на какие-то длинные и пафосные фразы, типа "любимый человек". Говорю же, сколько глупостей я тебе в свое время нагородил. Забудь, Лекс, все забудь. И я реально должен извиниться перед тобой - за то, что говорил о любви, что все можно вернуть, что нужно бороться, не отпускать. И за то, что заставил позвонить домой. И за поиски Марка. И за тот кошмарный разговор с ним. Потому что реальная любовь, из жизни, именно такая, Лекс - злобная, продажная проститутка, которая обманув на пару часов сладкими речами, бьет под дых, требуя счет за хорошо отыгранный спектакль. А если не готов платить, то добивает ногами, пока твое лицо, твои глаза, в которых горел никому ненужный свет, весь ты не превратишься в кровавое месиво. Вот оно, то прекрасное чувство, которое воспевали поэты и писатели. Именно такое. Убийца с остро заточенным ножом, который вырежет тебе сердце, смачно плюнет в него и выбросит на помойку.
Я плакала, уже не стесняясь, потому что понимала - мои слезы не смогут ранить Ярослава. Внутри у него и так было выжженное пепелище и мое откровенное отчаяние не могло ухудшить и без того безнадежную ситуацию.
- И знаешь, Лекс, на мой вопрос, почему он не сказал мне, не поставил в известность, ведь я обязан был знать, он ответил, что не хотел портить никому настроение. Моя жизнь оказалась для него такой мелкой, что не стоила даже одного вечера испорченного настроения. А потом он опять сказал - Яр ну это же не приговор! Я же, говорит, живу. Теперь и ты узнаешь, как так жить - очень просто, почти никаких отличий. Главное, поменьше волноваться по этому поводу. Постараться забыть. И все будет по-прежнему.
- Забыть? Как это забыть, Яр? То есть - не париться, вести себе разгульную жизнь, спать с кем попало - авось жертву пронесет! А не пронесет - ну значит "ой, так получилось"? Главное, без истерик? Да это же форменное преступление! За такое... в тюрьму надо сажать! Изолировать от общества!