Страница 45 из 142
Глава 10. Не хуже есть истории не свете, чем повесть о Ромео и Джульетте
Еще раз окинул горделивым оком спасенный (почти) мною Мир, проверяя, нет ли еще где какой беды.
Двоюродного дядю Колю «Петровеликого» с его присказкой про Бразилию снова вспомнил. От себя, если честно, такого не ожидал: все в Гнобилище случившееся словно не со мной было, а будто бы кусок блокбастера американского посмотрел. И вообще, вторая после Земли незнакомая планета, а восторженных эмоций – как на велике от Мышонки до Фаленок прокатился…
Синь океанская голубеет. Воздух без намека на облака. До неприличия чистенький и ухоженный патриархальный городок, как где-нибудь в Голландии или Германии, и мне это начинает сильно не нравиться. При вялотекущей, размеренной и спокойной жизни граждане рано или поздно с жиру бесятся, и если бы ацетал к ним с небес не сверзился, не факт, что мирские бы сами себе на голову какого-нибудь Шикльгрубера не посадили. Или не посадят.
Но с экологией у них полный порядок. Аграрная цивилизация хорошо пахнет. Особенно для фермерских ноздрей. Понятно, местный навоз запах имел не земной, а сугубо специфический, но навоз – он и другой планете навоз…
Кстати, только сейчас селянским глазом углядел и производителей местного навоза – паслись оные примерно в километре от ацетальего капища не прямо к городу, а чуть левее к северу. Стадо голов в четыреста. Не коровки, козы, кони, а как если бы у нас в вятских деревнях разводили тибетских яков да патагонских лам. Представили? Так вот, ничего общего с местными травоядными, а весьма отдаленное и, скорее, ассоциативное сходство.
Из созерцания сей идиллии в грубую реальность меня за рукав Аэлита выдернула:
- А ты, мальчик, кто? – на мирском наречии по-другому прозвучало, но по смыслу один в один.
- Как,- говорю,- кто? Джопырдзедз!
А она – в смех. Мол, какой из тебя к лешему Джопырдзедз? Типа у меня ус отклеился.
- Ты что, - говорю, - совсем ничего не помнишь?
И лишь теперь дошло: неоткуда ей меня помнить. Воспоминания о нашей Камагулонской встрече в Аэлите №2 осталось (если осталось) во временной петле, которую из Континуума вырезать пришлось.
- Помню. Как мама с папой меня, великой чести удостоенной, наряжали-провожали, как подружки чуранай устроили, как Дрыгуанкуль до утра вздыхал и плакал, в любви неземной высоким слогом куртуазной поэзии Чичуынлы Длоргапыша объяснялся…
Девица оказалась не простецкой, а образованной и куртуазной поэзии почитательницей. Четверть часа, если не больше, я слушал про то, как Дрыгуанкуль плакал, плакал… Потом плакать перестал: мол, не отдам возлюбленную на поругание, и Прогылкул мне не указ, - и взбунтовался, в общем. Хотел ее умыкнуть, да родственники крепко бдили. Повязали они взбунтовавшегося Дрыгуанкуля, успевшего несостоявшемуся шурину шнобель расквасить, и упекли его в узилище при больнице, где у них в городе психов держат.
Не выдержал, перебил:
- Ну, а с утра сегодняшнее помнишь?
- Помню, как меня великие Учителя под ручки к святилищу вели и перед тем, как на алтарь возложить, дали испить чудесного кмарыза… А больше ничего не помню!
- Значит, не в курсе, и что сейчас у алтаря происходит?!
Инодевица прислушалась – было к чему: ор у Гнобилища стоял отсюда слышный. Вперемешку со звуками, похожими на «бурные и продолжительные аплодисменты. Так в старых индийских фильмах удары озвучивали: ладонью по куску сырого мяса - нна! Если бы не знал через телеметрию «Штирлица», чем ребятишки в бывшем (надеюсь) святилище заняты, я бы и то любопытство проявил. Аэлита же ноль внимания. Надо при случае подробнее познакомиться с их кмарызом. Если не наркотик и без побочных нехороших эффектов – классное успокоительное и антидепрессант одновременно.
- Нет. Но догадываюсь… Выходит, я Испытание не прошла? И тебе приказали меня домой отвести? Ничего не помню…
«Оно и к лучшему», - быстро сообразил я. Но как воспользоваться весьма кстати с инодевочкой амнезией приключившейся, соображать пришлось чуть дольше. Секунд пятнадцать.
Первым делом сменил имидж. Облик Джопырдзедза с акцентом под Барона Субботу с себя подобием полиэтиленового плаща-дождевика сорвал, в руках многократно «свернул», «пакетиком» сложил и в «карман» спрятал. В смысле, внушил инодевице, будто сорвал и спрятал, а в действительности просто перекамуфлировал защитное поле в режиме «хамелеон» в подобие одеяний Стражей Ближнего Круга, как если бы их перелицевали на гражданский манер. Не ахти, но, пока первого здешнего молодого парня близко не увижу, сойдет.
- Ладно, давай знакомиться по новой, Аэлита бывшая. Я – Степуангуль Камагулонский, а ты кто?
Аэлита бывшая на местный манер книксен изобразила, представилась чопорно:
- Рангула, старшего на городскими гончарами и жестянщиками мангыла Эшагура средняя дочь!
- Очч-приятно! Про батюшку твово, старшего мангыла… как там его?
- Эшагура!
- Во-во, про мангыла Эшагура наслышаны-с! А о красоте и рассудительности средней дочери его, Рангулы, камагулонские барды пальцы в кровь сточили да струны на балалайках и камузах оборвали, денно и нощно баллады сочиняючи!
Рангула зарделась, пятнышками пошла – покраснела по-ихнему. Нельзя было ее разочаровывать и пришлось на эту тему трендеть дальше:
- И поскольку красота и рассудительность твоя есть источник вдохновения для лучших сказителей Камагулона, то снарядил меня народ камагулонский с великой миссией сообщить Верховному Жрецу вашему – меня, Степуангуля, откровения Необъятного Пресветлого Прогылкула в вещем сне удостоенного. Вашим старейшинам с гребешками на голове сообщить, что не время средней дщери мангыла Эшагура предстать пред светлыми очами Пресветлого, ибо предназначение оной дщери не до конца исполнено! Собрали, согласно явленному откровению, мы, барды Камагулонские, шестьсот шестьдесят шесть девственниц в обмен на тебя, о прекраснейшая! (Кстати, слышишь, как девственницы радуются?) Ибо в тысячах гекзаметров любовь Рангулы и Дрыгуанкуля воспета. И растрогался Великий и Необъятный Прогылкул, в умиление впавший от сих гекзаметров сладостных, и, за ошибку сочтя то, что от излишества токмо усердия ваши жрецы поначалу удумали, волею своей решение их отменил… Я понятно излагаю?