И восходит луна

Ступеньки мягко и уютно поскрипывали под ногами. Грайс подумалось, что она бы могла прекрасно отдохнуть здесь ребенком.

- Как называется это место? - спросила Грайс.

Лайзбет некоторое время молчала. Они вышли во двор, и Грайс увидела длинный ряд потерявших товарный вид коттеджей, некоторые явно давным-давно пустовали без жильцов - окна были выбиты, древесина рассохлась. Семь коттеджей, будто семь одиноких воинов, стояли против превосходящей армии леса, окружившей их.

- Бримстоун. Разгадка довольно очевидна, разве нет?

- Я думала, здесь есть какое-то философское обоснование, вроде сульфура, который изображен на ваших масках. Дух огня и поглощающая страсть там.

- Нет, это мы позже придумали.

Лайзбет наклонилась и с совершенно будничным видом подняла с порога свою маску, надела ее, снова превратившись из случайной знакомой Грайс в ее потенциальную убийцу.

- Мама одной из девочек была здесь вожатой в шестидесятые и знала, что место давно заброшено и позабыто всеми. В Эмерике вообще много таких мест.

- Мне нравится твоя откровенность, - сказала Маделин. - Лучший способ показать, что мы умрем.

Грайс и Маделин тоже были босыми. Они вообще мало чем отличались от диких девочек. Грайс чувствовала холодную росу, скользившую с травы на ее обнаженные ноги. Так все это время разгадка была такой простой, нужно было просто набрать Бримстоун в гугл-картах.

- Вообще-то не очень изобретательно. Но место живописное.

- Ты когда-нибудь затыкаешься?

- Обычно она меньше говорит, - сказала Грайс. Веселье Маделин было заразительным, нездоровым, его было легко подхватить, как простуду.

- Обычно я заглушаю свои реплики безумным количеством шампанского, но вы сами говорите, что его нет.

Маделин действительно над ними насмехалась, вот что было самым странным. Она не болтала, чтобы сбавить напряжение, даже не болтала, чтобы разозлить их. Она просто смеялась над всем, что происходит, будто они решили устроить детскую ночь у костра с маршмеллоу и страшными историями.

Впрочем, по крайней мере костер действительно был. Грайс заметила его отблески, когда они спускались по крохотной тропинке, упрямо не уступавшей лесу. Соблазн рвануть в сторону был почти незаметным. Грайс чувствовала возбуждение Маделин и свой собственный страх за нее, но кроме того - любопытство. В каком они штате? Леса одинаковы везде, кроме Аляски.

Грайс бы удивилась, впрочем, будь они там же, откуда Грайс похитили.

Здесь было пусто, глухо, и треск костра был слышен очень громко. Грайс увидела его зарево, слизывающее с ночи темноту. Звезды над головой были видны совсем ярко. Прямо над Грайс сиял Орион, самая красивая из звезд. Во всяком случае, так считал папа, а это был единственный вопрос, в котором Грайс ему доверяла.

Костер вздымался высоко и горел ярко, его рыжие локоны вились почти на уровне головы Грайс. Она вдруг испугалась, что ее саму засунут в этот костер. Грайс оглянулась на Маделин, но ее толкнули в спину.

- Все хорошо, я все поняла.

Грайс никогда прежде не попадала в ситуации вроде этой, она не знала, что делать. Все ее обычные стратегии пребывания в стрессе, вроде уйти с вечеринки или сделать вид, что ничего не происходит, оказались вне зоны досягаемости. Оставалось только любоваться пейзажем и гадать, что же будет дальше.

Грайс слишком переживала за то, что будет с Маделин, если Грайс попытается сбежать. Кроме того, диких девочек было много, у них были оружие и решительность, а Грайс была всего одна и у нее не было даже решительности. Ровным счетом ничего у нее не было, даже кроссовок.

Интересно, куда они дели ее кроссовки? Неужели просто выкинули их?

Грайс обернулась, непонятно зачем, не для того ведь, чтобы посмотреть, не оставили ли ее вещи у порога. Дикие девочки, безликие девочки, выходили из коттеджей. Они не болтали, сохраняя свой обет молчания, но шли, держась за руки, как школьницы, собирающиеся купаться.

Грайс продрало жутким ощущением холода, исходящего от них. На культ, вот на что все было похоже. На культ с жуткими, ночными мессами и безумной, самоубийственной доктриной. Тихие девочки, дикие девочки, шли к незаметной тропинке, следовали за ними, размахивали руками. Грайс снова толкнули в спину.

- Не зевай там, - сказала Лайзбет. Она шла впереди, но, казалось, каким-то мистическим образом в деталях обозревала все вокруг.

У Грайс создавалось жуткое ощущение, что они идут к этому бесхозному, никем не охраняемому костру, потому, что он не рукотворен. Никто не дежурил рядом, костер загорелся будто сам по себе, и дикие девочки выходили к нему, потрясая оружием.

Они все были в белых платьях, и Грайс вспомнила, что белый - цвет чистоты и невинности.

Белое платье самой Грайс было испачкано кровью и пахло отвратительно - солоно и металлически. Грайс поежилась - легкая ткань совсем не скрывала ее от ночного холода. Грайс ощутила как укол тоску по Кайстоферу. Ей не столько хотелось выбраться отсюда, сколько хотелось, чтобы он был рядом. Грайс хотелось ощутить тепло его тела, услышать его голос, и чтобы он сказал, что с ней и их ребенком все в порядке.

Она ущипнула себя за руку - ей вовсе не нравилось расчувствоваться посреди полного врагов леса.

Одинокий костер принял их в свой нервный, дрожащий круг света. Войдя в него, Грайс оказалась окружена девочками. Они клонились к ней, проходя мимо, иногда они касались ее, просто так, как будто она была счастливой или проклятой вещью. Они касались ее рук или платья. В детстве Грайс точно так же, просто чтобы доказать себе, что она не труслива, прикасалась к осам и точно так же терла счастливые камешки, обглоданные морем - их называли еще куриными богами.

Считалось, что если погладить такой, а потом подуть на него, изо всех сил повторяя про себя заветное желание, оно исполнится.