Жертвы

Я села, поставила ноги на кровать и прижалась спиной к стене, прохлада бетона немного остудила во мне эту маету. Я вспомнила отца — он всегда знал, как поступить, все детство я приходила к нему и рассказывала свои проблемы, а он — он четко и ясно давал инструкции, и все, что требовалось от меня, — сделать то, что он говорил. Я вспомнила глаза отца, как он с обожанием смотрел на меня, и впервые подумала, что этот человек — тот, который меня сюда привез — смотрел на меня совсем иначе, да и я ему не дочь… и вряд ли он собирается ко мне хорошо относиться. И я испугалась, как-то резко, как-то вдруг, меня тут же прошиб пот от мысли, что мне все же придется снова терпеть боль, снова медленно умирать, все снова, снова, снова… Я стукнула несильно затылком по стене и заскулила, откровенно, жалобно, громко — так нечестно! несправедливо! нельзя! почему я?! Почему снова этот кошмар мне? За что? Чем Пашенька заслуживает счастья больше меня? Почему ему простили то, что он сделал со мной? Почему? Почему?!

Я резко встала, метнулась к крану и включила воду, вентиль был только один — вода только холодная, я подождала пока она станет совсем ледяной и умылась — внутри неприятно разливалась лава: из обиды, из чувства несправедливости, из страха, почти животного ужаса, от предчувствия чего-то кошмарного, чего-то необратимого, смерти… Эта лава жгла все в душе, обжигала до самого дна. Как же глупо, как опрометчиво я поступила: там, в квартире, я напридумывала бог весть что — с чего вдруг этот Маньяк будет исполнять мои просьбы? Я отказалась от борьбы — и вот итог… 

Я снова умылась, принюхалась к воде, пахло нормально, вернее, ничем, я сделала глоток — на вкус вода оказалась приятной, я сделала еще глоток — прохлада воды ощутимо пробежала по горлу, по пищеводу, немного остудив меня, я выпила еще, и еще… снова умылась, распрямилась и вернулась на кровать, села, подтянув ноги к груди и облокотившись о стену, и уставилась на дверь.

«Морить жаждой или голодом он меня явно не намерен, — начала я рассуждать про себя, — но тогда что? Что?! Ту семью он просто убил, в квартире, что странно, я думала он вывозит своих жертв (трупы-то ведь не находят), причем, живыми и с какой-то целью… Зачем мучиться с похищением, чтобы потом просто убить? А вывозить уже трупы и вовсе ненужный геморрой… Но зачем он может похищать людей: пытать? держать в неволе, пока они…? пока они, что?..» 

Я медленно провела взглядом по двери — она была металлической, на вид очень прочной и неприступной. «А что, если его поймают, а это его убежище не найдут? Кто меня будет кормить — отсюда не выбраться…» — я внезапно осознала насколько зависима от этого человека, от его благополучия, от его прихоти… Я тут же рванула к двери, с сжатым кулаком, и казалось… но я замерла, я замахнулась и замерла — я не решалась нарушить царящую тишину… я уперлась лбом в стену рядом с дверью… Нет! Словно эта тишина была порядком, правилом, установленным человеком в маске, и что-то останавливало меня ее нарушить — я слишком долго была послушным ребенком. И тут же в голове: я на полу, за руки привязанная к батарее, во рту вкус крови и спермы, и боль, кажется болит везде… Я попыталась отогнать набежавшие воспоминания, но они не уходили, они никогда не уходили просто так. Они как старые глубокие раны, уже не вызывали острой боли, а ныли, изнуряюще, изматывающе, сжимая все внутри… сразу появлялись ужас, тягостное ощущение бессилия, необратимости, невозврата и стыд… а за ними приходили обида, ненависть и злость…

Я так и стояла, замерев у двери, а внутри, как живые, ужасы моих снов — минута за минутой, час за часом — те дни, и хочется кричать, хочется плакать, а нет слез, и криков нет…

Я очнулась как-то вдруг, дыхание и сердцебиение участилось, ладошки вспотели, я потерла тыльной стороной руки лоб, словно пытаясь стереть или хоть немного развеять набежавшие воспоминания, и опять прошла к крану, умылась, сделала пару глотков и вернулась на кровать.

Я лежала и разглядывала поднятую вверх ладонь, линии на ней — говорят, что эти линии что-то значат, что они могут рассказать о будущем… Интересно, а если бы я тогда, лет в пятнадцать, пошла к хироманту, он бы смог мне предсказать, что меня ждет где-то через год? А если смог бы, можно ли было этого избежать? Могло ли быть все по-другому? Линии же уже нарисованы… Я грустно хмыкнула — а это: эта камера, этот человек в маске — это есть на моей руке?..

Я лежала и размышляла обо всем на свете, хотя упорно пыталась заставить себя подумать о плане побега, но я совсем не хотела обдумывать побег… Думать, как бороться за свою жизнь? Да я и сама лет в семнадцать думала покончить с собой. Я не боялась самой смерти, я до смерти боялась боли… я мечтала умереть незаметно, безболезненно, во сне — вот так раз, заснул и все: все эти давящая мысли ушли, воспоминания стерты, они погребены вместе с твоим телом в этом мире, а душа… душа наконец свободна, она летит, дальше, выше…

Я села и прислушалась, потому что снова уловила едва различимые звуки шагов — толстая, металлическая дверь очень нехотя пропускала звуки извне — открылось окно и на полочке снова возникли тарелка с едой, бокал, а рядом с ним таблетка. Маньяк заглянул в окошко, я увидела его лицо, вернее маску, на этот раз он ненадолго задержал взгляд на мне, он словно приглядывался, пытаясь угадать: не задумала ли я чего? Но я ничего не задумывала, я… Он закрыл окошко и ушел.