Жертвы

Но Маньяк больше не бил и не душил меня, взял нож и куда-то ушел, а потом вернулся, посадил меня и протянул мне листок и ручку, и я поняла — он предлагает написать мне адрес! Я удивлено и испуганно-обрадованно глянула на него и быстро, дрожащими от волнения и страха руками, написала адрес Пашеньки, я еле сдерживала почти безумную улыбку радости.

— Только я должна это видеть! — произнесла я, протягивая листок, получилось громко, нервно и как-то несдержанно, голос дрожал, все внутри меня тоже снова задрожало, но уже не от страха… Столько лет я выслеживала этого Пашеньку, столько раз я не могла решиться!.. Я засыпала с мыслью, как я его убью, я с ней просыпалась, завтракала, обедала, ужинала, одевалась, купалась, бегала… Я составила кучу планов, как я это сделаю — но… никак, что-то не давало мне, не пускало… и вот… вот… неужели?.. Где-то в глубине души я не верила до конца, что такое возможно, но сама мысль о том, что «все-таки может быть» приводила меня в какое-то ненормальное, лихорадочное состояние.

Маньяк с сомнением мотнул головой, взял протянутый мною листок, глянул на него, хмыкнул, и… слегка кивнул — внутри меня триумф, восторг! — я была уверена, я хотела быть уверенной: его кивок — это согласие, это почти обещание! И я была уже готова броситься на шею этому человеку в маске и расцеловать его прямо в эту его маску, будь она не ладна, но…

Маньяк спрятал листок и ручку в задний карман штанов, достал из кармана куртки флакон и что-то похожее на платок… Все это время я тихонько сидела и наблюдала за ним, конечно, я уже догадалась, что он сейчас усыпит меня, и вот его ладонь с платком прижалась к моему лицу… и дальше темнота…

Приходила в себя я с трудом, голова была словно пустой, но при этом казалась очень тяжелой — не поднять ее, не повернуть, в теле было как-то скованно, словно я долго мерзла, во рту сухо, будто я не пила несколько дней. Я медленно открыла глаза, не торопясь поморгала и немного осмотрелась: я лежала в какой-то камере, очень тесной, лежала я на чем-то по типу нар в тюрьме — подвешенной на цепях полке, а напротив этой своеобразной кровати запертая металлическая дверь... Воняло ужасно, вернее нет, пахло… пахло стерильностью, такой медицинской чистотой — раствором, которым обычно обрабатывают все в больницах, но пахло им очень концентрировано. Я поежилась — этот запах больницы невольно навеял мысли о боли и смерти. В камере был полумрак, я приподнялась на локте, и снова огляделась, и увидела только одну неяркую лампочку, почти ввинченную в потолок, и серые бетонные стены вокруг, которые лишь усиливали сумрачность обстановки. А еще я различила негромкий, монотонный гул, доносящийся извне, он очень напоминал работу мощной вентиляции.

Через несколько минут я окончательно пришла в себя, села и снова осмотрелась — вокруг меня было действительно стерильно: стены были гладкими и чистыми, ни надписей, ни кровавых следов или разводов; на полу какое-то покрытие, наподобие линолеума, тоже без пятен и грязи. Я уверенней поставила ноги на пол и тут же отметила про себя, что даже босиком ногам было не очень холодно.

Потом я аккуратно ощупала свое лицо, вспомнив неслабые пощечины человека в маске, но вроде все было прилично: особых припухлостей я не нашла, только скулу левой щеки на ощупь было немного больно да на нижней губе небольшая болячка, правда… крови засохшей около болячки я не нащупала, значит… он ее вытер… Я вдруг резко встала и задрала юбку, которая была мне немного ниже колен и чуть расклешенной к низу, и облегченно вздохнула — трусы на месте и не похоже, чтобы он меня насиловал, я пошатнулась — от резкого подъема и приступа страха в моей голове вдруг помутнело и закружило, и я как-то внезапно ощутила, что она очень болит, и как же хочется пить.

Я снова села и часто задышала, вскоре головокружение отступило, и я вновь оглядела себя: юбка, футболка, трусы на мне, даже кофта лежит рядом, нет только обуви. В принципе, в этом Маньяк прав — вот так, босиком, если я сбегу, далеко не уйдешь, быстро не побежишь, даже несмотря на то, что на улице тепло.

Я хмыкнула и уже спокойно и более внимательно осмотрела камеру, в которой очнулась: чуть дальше кровати в углу был умывальник, вернее, небольшой кран, торчащий посреди стены над туалетом, последний, кстати, был, как раньше делали на вокзалах, в виде металлического корыта «врытого» в пол, рядом с краном я различила кнопку смыва, но бачка было не видно, наверное, тот был встроен в стену; сбоку от краника висел рулон туалетной бумаги и торчала мыльница с куском мыла, а над ней висело небольшое полотенце; в самом верху стены напротив туалета я заметила вентиляционную решетку небольшого размера; а дальше мой взгляд уперся в прочную, металлическую дверь, в ней было маленькое окошко, сейчас правда закрытое, а прямо под ним располагалась полочка, и только сейчас я обратила внимание, что на ней стоит стакан, обычный белый пластиковый стаканчик.

Я поднялась, уже помедленней, подошла и посмотрела в стакан, в нем вода, а рядом таблетка. Я жадно сделала несколько глотков, и остановилась, хотя далось это с трудом, и посмотрела на таблетку. «А что, если она от головы?» — с надеждой пронеслось в моих мыслях. «Уж больно тогда заботливый маньяк?» — сама себе не поверила я и пока решила таблетку не пить, оставив, на всякий случай, в стаканчике немного воды, побоявшись если что наливать из крана — вдруг там течет какая-нибудь техническая вода, хотя… какое мне уже дело до воды… если жить мне осталось недолго… но… Я поставила стаканчик, сходила в туалет и снова легла.