Страница 96 из 100
Я так устала казаться всем сильной И улыбаться сквозь слезы и бред. Путаться в каждой извилине жизни, Слепо искать в дымке сумерек свет
Синяя тойота медленно пробиралась сквозь городские улицы, забитые под завязку транспортом. Шум двигателей, визг шин, гудки клаксонов, – привычный голос дорог, - казался Ксении невообразимой какофонией. Ей хотелось тишины сонной квартиры, хотелось забыться и проснуться в холодном поту, осознать – кошмар завершился. Вадик развлекается с друзьями, под утро вернется домой; Андрей спит рядом, обнимает, прижимает к себе. Медленное течение будней, привычный ритм…
Такси упрямо двигалось вперед сквозь ночь, раскрашенную желтым стеклярусом фонарей, бисером неоновых реклам и стразами огней светофоров.
Андрей общался по телефону с лечащим врачом сына. Голос мужа дрожал, едва ли не срывался. Ксения судорожно вцепилась в его руку, смотрела сквозь лобовое стекло, не замечая движения стеклоочистителей, разгоняющих дождевые капли, фар встречных автомобилей.
«Только не опоздать! Не опоздать!» - стучала рефреном в голове единственная мысль, прыгала теннисным мячиком на корте, не позволяла расслабляться.
Андрей завершил разговор. Повернулся к жене:
- Вадик сейчас в реанимации. Нас туда не пустят. Никого не пускают. Правила у них, черт бы их побрал! Я хотел организовать перевозку сына в хорошую частную клинику, а врач чуть ли матом меня не обложил! Нельзя Вадика сейчас тревожить. Они делают всё, что в их силах. Разницы нет, где сын будет – в нашей клинике, где каждый врач знаком, или в обычной городской больнице. Ксюш, слышишь?
- Да. Слышу. Если говорят нельзя, значит, спорить смысла нет. Андрей, прошу, не паникуй! С Вадиком всё будет хорошо, всё будет хорошо.
Ксения повторила последние слова, словно мантру, свято веруя. Сейчас в ее душе поселилась странная уверенность в благополучном исходе. Вадик – молодой, крепкий, здоровый. У него уже было неудачное падение с велосипеда. Ничего! На третьи сутки бегал, игнорировал запреты врачей. Сын везучий. Он обойдет все препоны, переиграет мерзкую старуху с острой косой. Плевать на его имя! Вадим сам себе был врагом, а ее сын всего лишь оказался не в том месте и не в то время.
Убеждая себя, Метлицкая зажмурилась, вздрогнула всем телом, когда из разорванного мешка воспоминаний выпали картинки: багряная кровь заливает висок мужчины; стекло рассыпалось по салону машины, будь то яичная скорлупа; прощальный взгляд, пойманный в зеркале заднего вида; казенный запах больничной палаты и солнечный свет, резанувший по глазам не хуже скальпеля. Открытые ворота старого кладбища. Ветки деревьев, словно скрюченные лапы чудищ, пытаются дотянуться до кованой ограды.
После Вадима умерла бабуля, родители. Ушли близкие люди в преклонной старости. Ксения вынесла испытания стоически. Не позволила себе горевать больше, чем положено. Жизнь брала свое, уводила вдоль рабочих будней и бытовых коллизий.
Только смерть Вадима стояла особняком. Как ветхий и пугающий дом на холме, вокруг которого гуляют устрашающие легенды. Именно сейчас память воскресила те давние события. Ощущение безысходности принялось трепыхаться внутри, требуя действий, борьбы с обстоятельствами.
Андрей притянул жену к себе, уткнулся носом в ее макушку, успокаивающе поцеловал. Ксения ободряюще притронулась к холодной руке мужа. Не сломаться, не разреветься… Сейчас надо быть сильной, сильнее, чем когда-либо. Вдвоем они смогут справиться. Вадик – их общая радость, а сейчас тревога. Давно уже она не чувствовала единения, разве только первые дни после рождения сына. Тогда впервые Ксения ловила себя на мысли – вот ее семья, она часть чего-то общего. Нет, не Вадима и его сына, а именно ее мужа – Андрея, их ребенка.
Надо же! Оказывается, и ей не чуждо то самое «бабское счастье», о котором так любят размышлять женщины от мала до велика, начитавшись романов мягком переплете. Сентиментальность никогда не была свойственна Ксении, однако сейчас, пока она пребывала в неизвестности относительно состояния сына, стали появляться отнюдь не болезненные воспоминания. Вадим: его взгляды, ухмылки, резкие жесты, шальные поцелуи – подернулся дымкой, скрылся в тумане; вперед выступили минуты счастливого смеха маленького Вадика, первые победы Андрея на телевидении, ее гордость за успех программ, посиделки у Веры Петровны.
У нее всегда было два мира. Тайный, связанный с горечью потери первого мужчины. Второй – привычная, обыденная семейная жизнь. То, о чем просил ее Вадим душной августовской ночью на ночном берегу. Отчего-то именно сейчас по сердцу пробежала теплая волна осознания – а ведь счастье было, да только осталось незамеченным за грузом тайны. Снова предстоит выторговать у судьбы шанс…
Больничный коридор, освещенный люминесцентными лампами, вяло мерцающими под потолком, показался иным измерением. Местом, где сходятся миры живых и мертвых. Унылые стены, пустые скамьи для посетителей, еще один коридор; широкие двери с надписью «Реанимация. Посторонним вход воспрещен». Всё это пронеслось мимо Ксении пестрой лентой. Она не акцентировала внимания на деталях, быстро шла вперед, твердо поставив цель – увидеть сына.
Их уже ждали. Мужчина лет сорока в хирургическом костюме устало смотрел из-за модных очков в тонкой оправе. Серо-зеленые глаза казались безучастными к горю очередных родственников, прибежавших среди ночи к пациенту. Сколько таких случаев было за всю его карьеру? Не сосчитать. Глупо надеяться на «индивидуальный подход».
- Вы родители Вадима Метлицкого, - утвердительно произнес мужчина. – К нему сейчас нельзя. В реанимацию никого не пускаем. Исключений не будет даже для телезвезды и ее мужа. Перевозить парня тоже не дам – оставьте амбиции где-нибудь в другом месте. Мы сделали всё необходимое. Закрытая черепно-мозговая травма. Был сильный удар. Перелома черепа нет. Вашему сыну ничего не угрожает. Молодой, крепкий организм. Пока мы ему помогаем препаратами. Он проспит еще около суток. Езжайте домой. Ваше присутствие здесь не обязательно.
- Я никуда не уйду, - упрямо произнесла Ксения, при этом читая на бейдже имя врача. – Леонид Николаевич, позвольте мне просто посмотреть на Вадика. Я просто зайду и выйду. Надену всё, что потребуете. Только позвольте!
- Простите, правила есть правила. Если хотите, оставайтесь в коридоре. На стульях спать очень неудобно, - Леонид натянуто улыбнулся. – Небольшой совет: поберегите себя. Бессонная ночь сейчас вам ни к чему. Когда сын очнется, ему потребуется вся ваша забота, работа сиделки в том числе. Сегодня не изводите себя. Ни к чему такие жертвы. Я говорю это всем родственникам без исключения. По телефону я всё объяснил вашему мужу. Переживания еще никому не приносили пользы.
- Ксюш, давай успокоимся, - произнес Андрей, положив руки на ее плечи. – Спасибо, Леонид Николаевич за информацию. Мы остаемся.
- Как хотите, - врач развел руками. – У меня еще пациенты, извините, мне пора. Располагайтесь в коридоре.
Ксения криво усмехнулась:
- Какие мы принципиальные! Рационально излагает! Только мне мало уверений, что с Вадиком всё хорошо и сейчас он спит. Я хочу видеть, трогать, хочу сама убедиться – он дышит! – последнюю фразу она выпалила, резко повысив голос. Слова будто поглотили казенные стены коридора. Ожидаемое гулкое эхо так и не возникло.
- Давай присядем. Сюда, Ксюш, - пробормотал Андрей, подводя жену к неудобным и уже потертым стульям. – Уверен, всё разрешится. Не может быть, чтобы нас к нему не пустили. Раньше можно было пройти, а сейчас наставили электронных замков, как в резиденции президента, черт бы побрал технологии!
- И кому надо успокоиться? – проронила женщина, пытаясь выронить дыхание. – Спокойно, Андрюш, спокойно. Ты на взводе. А я… Просто хочу видеть, убедиться, - проронила Ксения тихо.
Муж замолчал, прислонился к стенке, закрыл глаза. Тишину нарушало жужжание лампы под потолком. Голубоватый свет заливал больничный коридор, делая его еще более инфернальным, даря воображению свободу. Тут же вспомнились сцены из голливудских «ужастиков».
Время смешалось в один ком. Не известно, сколько прошло минут, а может быть часов. Андрей сидел с закрытыми глазами, чуть позже задремал. Ксения устало таращилась в пространство. Не было слез, тревоги, внутреннего беспокойства, дрожи. Одуряющая, вязкая безнадежность затянула в сети. Прострация, как тогда, у окна Костиной квартиры, когда она пыталась поверить в реальность происходящего, наблюдала за мокнувшим плюшевым мишкой на детской площадке.
Вадим явился призраком из дурного сна. Смеялся, раскуривал сигарету, хищно выпускал дым из ноздрей. Такие привычные жесты. Такие бесконечно далекие. За тридцать лет ставшие хрупким витражом: стоить приложить усилие - стекло рассыплется на тысячи цветных осколков. Только… До невозможности жаль витраж-воспоминание. Оно стало частью ее…
Прежняя уверенность исчезла, как следы на морском берегу. Вадик! Что с тобой? Ты где-то здесь, затерялся среди бесконечных больничных коридоров.
Ксения не смогла припомнить последние минуты, проведенные вдвоем с сыном. Сегодня утром он ушел из дома, когда она еще спала. И теперь она пыталась лихорадочно собрать по частям образ. Получалось плохо. Вспоминался мальчик с синими глазами, вечно сбитыми коленками, лукавой улыбкой, но никак не молодой парень.
Воображение разыгралось, пошли в пляс самые худшие ожидания. Перед глазами картинки устроили чехарду: трубки, пищащие аппараты, движение кардиограммы на мониторе… И ее сын, лежащий на узком, казенном ложе. Бледный, словно истаявший силуэт… Он делает вдох, и тут же раздается мерзкий писк…
- Простите.
Ксения не сразу поняла, где находится. Оказывается, она провалилась в полудрему с кошмарными видениями. Перед ней стояла женщина в униформе медсестры. Примерно ее возраста. Миловидное лицо. Светло-карие глаза, напоминавшие осенние кленовые листья. Где-то она уже сталкивалась с ней. Образ медсестры был смутно знакомым. Медленно всплывал с илистого дна воспоминаний.
Солнечный свет просачивается сквозь окно. Больно бьет по глазам. Хочется пить. Болит голова. Вадим… Где он? Молодая девушка-блондинка смотрит печальными глазами…
- Я отключилась на время. Вы что-то хотели? – хрипло произнесла Ксения, вглядываясь в лицо женщины, дарившее острое чувство дежавю.
- Вы Ксения Метлицкая? - спросила та, уже заранее зная ответ.
- Да, но… Не время для автографов. Поймите, я здесь не просто так.
- Нет, вы меня не так поняли, - медсестра смутилась. – Я иду в палату к вашему сыну. Хотела проводить вас, пока дежурный врач не видит.
- Я… Конечно, идемте, - встрепенулась Ксения, аккуратно убирая руку Андрея со своего плеча. Мужчина не проснулся. Так и спал, запрокинув голову и прислонившись к стене. – Не буду будить мужа. Достаточно будет одной меня. Вадик все равно без сознания…
- Не волнуйтесь. Он просто спит. Пойдёмте, убедитесь сами. Меня Люба зовут, - представилась медсестра. – Я вас сразу узнала.
- Да, меня часто узнают, - поморщилась Метлицкая. Известность иногда становится врагом, вопреки расхожему мнению о том, что она помогает во многих ситуациях.
- Нет. Не сейчас. Когда первый раз по телевизору увидела, много лет назад. Вспомнила, как вы к Вадиму рвались. Я тогда вам одежду отдала, из отделения выпустила. Ох, и досталось же мне от начальства! Долго еще вспоминала свою подругу по несчастью. Думаю, бедная, я-то хоть на похороны к Вадиму попала, а она так и не смогла. Потом узнала вас, когда только первый репортаж по телевизору увидела. И теперь… Опять всё повторяется? Ваш сын, машина Вадима… Уже журналисты атакуют. Я запретила нашим козам молодым и слово говорить! Нечего имя вашей семьи трепать.
- Спасибо, - ошеломленно прошептала Ксения. Сколько, оказывается, было участников ее «тайны». И каждый вносит свою лепту, оживляя давние, режущие острой бритвой, воспоминания.
- Вы не думайте, я вас совершенно не осуждаю. Передачу мерзкую выключила, на дежурстве была, запретила смотреть другим. Я помню прекрасно тот день. Наверное, никогда не забуду: холодно, а солнце яркое, как летом. Вы глаза открыли, умолять начали отпустить к Вадиму. А я… Я тогда безумно влюбленная девчонка была, сразу после училища, так надеялась на встречу с ним. Попала только на похороны. Не передать, как перед театром площадь в цветах утопала. Красные гвоздики. Мне даже показалось, что это кровь… Я так и не смогла подойти к гробу. Не смогла к Вадиму прикоснуться, попрощаться. Очередь выстояла, но не смогла! Не он это был… Как хорошо, что вы этого не видели! А сегодня сын ваш… Мне сначала показалось – с ума схожу. Сходство поразительное. Да еще имя с фамилией. Потом, когда в документах отчество увидела, разобралась, что к чему
Монолог медсестры Ксения слушала, затаив дыхание. Опять череда глупых совпадений и случайностей. Молодая девушка, проникшаяся ее горю. Она помогла. Поняла чувства. Объяснила, как попасть к последнему пристанищу Вадима, где каменные ангелы следят за каждым шагом; где еловые лапы, бордовые розы и белые звездочки хризантем украшают сырой земляной холм; где явь смешалась с навью. Там она еще больше заплутала в каменном лабиринте безнадежности, горя, боли…
Теперь же невольная соучастница давних событий стоит перед ней: располневшая, умудренная годами, но так и не избавившаяся от искреннего восхищения Вадимом Метлицким. И она помнит ее, помнит, хотя должна уже забыть, как ненужный эпизод из тысячи таких же.
Тогда медсестра Люба открыла ей путь из больницы, а теперь она ее впускает. Личный Вергилий, не иначе.
- Простите, я… Много говорю, - женщина замолчала.
- Всё в порядке. Я понимаю, и помню. Прекрасно помню. Я вас сразу узнала. По глазам. Очень необычный цвет, - Ксения коснулась плеча Любы. – Идемте.
- Да, конечно. Только наденьте халат и бахилы. Я могу оставить вас в палате на полчаса. Там есть стул. Просто посидите рядом с сыном.
- Спасибо.
- С ним всё хорошо будет. Леонид Николаевич – врач опытный, бывший военный хирург. Много чего повидал. Только вам все равно, правда? Сами увидеть хотите.
- Опыт работы с родственниками? – спросила Ксения, пока они шли к дверям, ведущим в реанимационное отделение.
- Нет. У меня два сына. Старший в нашем отделении лежал после аварии. Так уж случилось. Леонид Николаевич запретил меня пускать, чтобы лишний раз его не трогала. Девочки все равно меня провели. Я всю ночь его за руку держала.
- Сочувствую, - проронила Ксения, удивляясь, как разные люди могут испытывать одни чувства и находиться в схожих ситуациях.
Тем временем Люба коснулась замка магнитной картой. Раздался краткий писк электронного устройства, загорелась красная лампочка-индикатор. Медсестра открыла дверь, пропуская свою спутницу вперед. Очередной коридор, но не такой длинный и безликий. Стерильная чистота. Недавно отремонтированные полы и стены. Даже запах более нейтральный, без вездесущей хлорки.
- Вторая палата. Одиночная.
Ксения вошла в помещение. Тусклый свет под потолком. Жалюзи на окне оказались закрытыми. С улицы не проникало ни звука благодаря современному стеклопакету. Узкая кровать по центру палаты, где лежал молодой человек. Обнаженная грудь, прикрыта простыней неопределенного бурого цвета. Повязка на голове. Никаких аппаратов искусственного дыхания, пищащих кардиографов, ничего, что рисовало неуемное воображение.
Сердце подскочило в груди, забарабанило изо всех сил. Захотелось зажмуриться, досчитать до пяти, раскрыть глаза дабы убедиться – морок развеялся. Это не сын! Ксения подавила всхлип, рвущийся на волю.
- Вадик, - на грани слуха выдохнула женщина, быстро подошла к кровати.
Сын дышал. Размеренно поднималась грудная клетка. На лице пара ссадин. Он не выглядел изможденным, осунувшимся. Тот же неугомонный мальчишка, получивший небольшие повреждения на красивом и задорном лице. Скоро он проснется, откроет глаза цвета моря. Такие же, как у деда…
Те глаза, которые так жадно вглядывались в ее лицо через зеркало заднего вида в машине, летящей сквозь узкие переулки столицы много лет назад.
Тихо всхлипнув, Ксения коснулась руки Вадика. Его пальцы не отреагировали, не сжали привычным жестом ее пальцы. Теплая неподвижная рука была словно повисшая плеть.
- Он в искусственной коме, - проговорила Люба, подставляя Ксении явно новый и удобный стул.
- Что? Кома? – сериальное слово непривычно резануло слух, вызывая приступ нервного смеха. Подумать только! Типичная фраза из латиноамериканской мыльной оперы теперь слышит Ксения Метлицкая!
- Не волнуйтесь. Так называется состояние, которое вызывается препаратами. Специальное лечение травм, как у вашего сына. Я пойду, а вы побудьте с ним.
Ксения кивнула, не глядя на удаляющуюся Любу. Она гладила по руке Вадика, рассматривала каждую черточку его лица. Вот он – живой, дышит, находится в глубоком сне. Скоро откроет глаза, попробует улыбнуться, показать свою отвагу, успокоить перепуганных родных.
Внезапно захотелось отмотать жизнь на много лет назад. Снова прожить тот роковой день. Пусть будут налитые чернильной тьмой грозовые облака; молнии терзают острыми клыками небо; машина налетит на громаду строительной техники; дома скалятся ртами входных дверей и щурятся бельмами окон… Только пусть Вадим будет без сознания, когда она рванет на себя дверь, и забьется раненой птицей в крепких руках Кости. Только пусть они вдвоем очнутся в больнице…
Если бы Вадим тогда остался жив, если бы она могла так же всю ночь сидеть около его кровати, чтобы утром встретиться с невообразимым взглядом цвета индиго, чтобы услышать хриплое: «Ведьма, Ксюха, а ты что здесь забыла?».
Если бы…