Вдох-выдох

— А ты догадливый, — домоправительница усмехнулась.

— Что не так? Я чем-то провинился перед тобой?

— А ты не понимаешь? — женщина посмотрела на воспитанника пристально, ведь не может он не понимать. Просто не может. Она же пыталась в детстве научить его тому, что такое хорошо, что плохо, что делать можно, что нельзя. И то, что происходит сейчас в ее доме — подпадает под категорию нельзя. Конечно, ее обидели слова про "болото", но это стало всего лишь толчком к разговору, который она собиралась начать.

— Нет, понятия не имею, — Ярослав почувствовал перемены в настроении, и теперь, откинувшись на спинку стула, ждал, готовый принять удар и попытаться его отбить.

— Кто для тебя Сашенька? — начать предстояло издалека, задать ему главный интересующий вопрос сразу и в лоб — то же, что добровольно закрыть тему.

— Уже Сашенька? Я тоже хотел поговорить с тобой об этом, мне кажется, слишком ты привязалась к постороннему человеку. Мне она — совершенно посторонний человек.

— Угу, — Глафира кивнула, — и как часто совершенно посторонние люди живут у тебя в доме?

— Когда того требуют обстоятельства.

— Угу. А без права выхода из комнаты?

— Когда того требуют обстоятельства, — он сейчас выглядел в глазах Глафиры упрямым мальчишкой — сложенные на груди руки, насупленные брови, тяжелый взгляд.

— Какие обстоятельства?

— Спроси у милой Сашеньки, зачем же интересоваться у меня, если есть она?

— Прекрати, я спрашиваю у тебя, потому, что ты для меня — родной человек, а от родных я привыкла получать правдивые ответы на прямые вопросы.

Этот допрос порядком раздражал, для не самого удачного дня, он планировал совсем не такое окончание. То, что ему пришлось приложить массу усилий, чтоб покинуть комнату пленницы — напрягало, что вновь пришлось окунуться в местную размеренность жизни — напрягало, что снова все дела фирмы приходилось решать по телефону или через почтовый ящик — раздражало, а вместо того, чтоб успокоиться хотя бы сейчас, слушая интересный рассказ Глафиры, или даже просто сидя с ней в тишине, ему приходилось раздражаться еще больше, терпя допрос.

— А ты готова слышать правдивые ответы? Не боишься во мне разочароваться? — когда-то Саша так аргументировала собственную ложь Глафире, не сказала, где они познакомились, чтоб женщина не нервничала, и тогда его это тоже взбесило.

— Боюсь, Слава, очень боюсь, но незнание — самое страшное.

Они несколько долгих минут сверлили друг друга взглядом, она — призывая поделиться, готовая подставить плечо и направить на путь истинный, он — с каким-то мстительным удовольствием представляющий, как изменится лицо любимой няни, стоит ему наконец-то озвучить то, что она уже и так прекрасно понимала.

Ни ее надеждам, ни его планам в тот вечер сбыться было не суждено. В них вмешался третий, находящийся на расстоянии нескольких тысяч километров.

Тишину разрезала трель звонка, Яр разорвал зрительный контакт первым, достал телефон. Он знал, кто звонит, и если раньше, может, не взял бы трубку, сейчас, для того, чтобы этот вечер стал поистине незабываемым — разговора со Снежей сильно не хватало.

— Спасибо, все было очень вкусно, — встав, мужчина направился прочь размашистым шагом, уже у двери его догнал оклик:

— Мы не договорили! Если ты думаешь, что можешь так просто от меня сбежать, ты ошибаешься!

— А я должен куда-то от кого-то сбегать? В собственном доме? Мне кажется, ты забываешься Глаша... — никогда он не позволял себе такой грубости с ней, и она ее не заслуживала, но сложно остановиться, когда скопившаяся агрессия жаждет выйти.

— Не смей, Слава. Не веди себя как тот, кем ты не есть! Ты не подонок. Не вымещай злость на мне или на Саше. Мы перед тобой не виноваты. Ты сам виноват во всем, что происходит в твоей жизни! — ему получилось ее ужалить, больно, сказанные слова надолго останутся в памяти, будут время от времени всплывать, посылая холодок вдоль хребта, но и доставить ему извращенное удовольствие — потеряв от его слов дар речи — Глаша не собиралась.

— Я так не думаю... — проведя наконец-то по экрану телефона, Яр вышел из комнаты, жаль, не было двери, которой можно было хлопнуть, выглядело бы намного театральней.

Глафира встала, начала собирать оставленную посуду. Она надеялась, что стыдно станет ему, что он раскается, одумается, но похоже нет, а вот ей стыдно... И ужасно не хочется думать, что от ее резких слов пострадает кто-то другой.

***

— Привет, — прежде чем взять трубку, Яр сделал глубокий вдох. Снежный ком раздражения продолжал копиться, и сейчас ему предстояло облачиться в очередной слой.

"Виноват только ты сам..." Нет. В том-то и дело, что нет. Если бы все зависело от него, до такого бы не дошло никогда. Они бы не ругались с Глафирой, его бы тут вообще не было, и уже давно, он бы не уехал тогда от Снежи, не тянулся бы как маньяк к Титовой.

— Я не отвлекаю? — прописная истина, которую девушка поняла за годы их знакомства — лишь в случае, если он не занят любым другим делом, ей может быть подарена минутка ценного времени.