Вдох-выдох

***

Прошел день, два, три, жизнь снова закрутилась, Саша продолжала лежать, уткнувшись взглядом в потолок, окно, телевизор, методично сменяя объекты, отмирала же девушка лишь тогда, когда в палату стучался очередной посетитель.

Перед ними, она пыталась делать вид, что все нормально. Надеясь на то, что подробностей они не узнают никогда.

— Сашка, Сашка, — Алиса села на край кровати, боясь даже смотреть на подругу. — Как же ты нас напугала.

— Прости, — Саша попыталась улыбнуться.

— Знаешь, я никогда не думала, что «метаться, как тигр в клетке», это не метафора. Он вел себя именно так. Стукался о стены, отталкивался и продолжал носиться по коридору. Рвался в палату даже тогда, когда врач грозился вывести его из больницы силой. Он так боялся за тебя, Саш.

Ответить сил в себе Саша не нашла. После той ночи, с Ярославом ей было сложно разговаривать. Даже смотреть на него было сложно, и за то, что он приходит очень редко — она была благодарна.

— А этот урод… Даже лучше, что его застрелили. Я бы не смогла жить спокойно, зная, что он ходит по земле, пусть даже и за решеткой. После всего, что он сделал… Жаль, что его убили так быстро.

Саша кивнула. Что произошло тогда, ей рассказал Данилов. Мужчина пришел с букетом, долго мялся на пороге, прежде чем позволил себе зайти в палату.

— Его застрелили при задержании. Дело практически закрыто. Осталось только получить ваши свидетельства.

— Это нужно сделать сейчас? — девушка знала, что, рано или поздно, давать показания придется. И даже смогла убедить себя, что к этому совершенно готова, но стоило следователю задеть эту тему, снова стало страшно.

— Нет, конечно, не сейчас. После выписки, как почувствуете в себе силы. Торопиться уже некуда, — Данилов грустно улыбнулся. Совершенно некуда. Все участники этой истории покоятся теперь в земле. Хотя, вряд ли даже там они успокоились. Проработав больше двадцати лет, он до сих пор продолжает удивляться тому, на что иногда бывает способен человек. Ведомый корыстью, жаждой мести, чувством противоречия, чем угодно, иногда, человек совершает вещи, слишком жестокие, чтоб его смогли понять на этом мире, да и на том тоже.

— Хорошо, после выписки… — девушка не знала, сколько ее собираются тут продержать, но противиться не собиралась. Возвращаться в реальность страшно, жутко.

— И еще… — Данилов замялся, прежде чем сказать то, ради чего, в общем-то, и пришел. — Сведений о вашей матери в деле не будет. По официальной версии — это были просто разборки бизнесменов. Шутов убил вашего отца, предчувствуя крах фирмы, если не избавится от сильного конкурента, а вас выкрал, как прямую и единственную наследницу. Ему выгодна была дестабилизация ситуации. В деле не будет ни Яковлева, ни Анастасии Титовой.

— Спасибо, — Саша опустила взгляд, даже не пытаясь скрыть стыд. Ей стыдно за то, что в  ее жизни и жизни ее родителей было такое. Ей стыдно, что ему пришлось об этом узнать. Ей стыдно перед каждым, кому пришлось это узнать.

— Не за что, на этом настоял Ярослав Анатольевич. Благодарить надо его.

Данилов ушел, оставив Саше еще одну причину для стыда. Больше всех в этом мире, стыдно ей было именно перед Ярославом. Он не просто знал обо всем. Он сделал все, чтоб она не узнала, а сейчас делал все, чтоб смогла пережить, забыть, но глядя на него, забыть не получалось.

Каждый раз, когда Саша чувствовала, он заходит в палату, девушка отворачивалась к стене, закрывая глаза. Она не была готова встречаться с ним. Пока еще не была.

В день перед выпиской, ее посетил еще один человек, которого она ждала практически с первого дня. Эдуард вошел беззвучно, уже оказавшись внутри, постучал, привлекая внимание стоявшей у окна девушки.

— Сашенька, — ее собственная гора апельсинов пополнилась еще тремя.

— Здравствуйте, — как сказал врач, ее молодой организм возобновился достаточно быстро, конечно, она еще быстро уставала, но к кровати пыталась не подходить до самой ночи. Спать спокойно пока не получалось — подвал являлся к ней каждую ночь.

— Как ты себя чувствуешь? — Саша видела, что мужчина чувствует себя неловко. Странно было замечать, как он переминается с ноги на ногу, не решается ни подойти, ни сесть, ни толком ничего сказать. Эдуард всегда казался ей подобным отцу. Таким же стойким, уверенным, сильным, пускай чуть менее жестким, но сомнения в нем девушка видела впервые.

— Все хорошо, спасибо.

Разговор угас, так толком и не успев начаться. Прежде, чем заставить себя снова заговорить, Ковальский трижды открывал и закрывал рот, сильно напоминая большую, сильную, но виноватую рыбу.

— Он не хотел, чтоб ты все это узнала. Не хотел. Он вскоре после той ночи пожалел, Саша. Мне позвонили, сказали, что он взял машину и куда-то уехал. Я знал куда — в ее старую квартиру, он мог поехать только туда. Я вытащил его из петли. Вытащил, и он во всем признался мне. Сказал, что сошел с ума, что не смог выдержать даже мысли, что она может быть счастлива с другим, что может родить ребенка от другого. Сказал, что она была счастлива, что она так улыбалась…

— Не надо, — Саша развернулась, пряча слезы.