Зеркальный лабиринт

Элен Ков

ЗЕРКАЛЬНЫЙ ЛАБИРИНТ

 фэнтези

В лабиринте туманных истин,

На погосте легенд и снов

Маяком зажигает мистик

Грандиозный обман – любовь…

Роковая экспозиция

БЕРЛИН, осень 2007 года

выставка скифских сокровищ

Уши Макса резанула противная сирена, когда погас свет в музейном комплексе дома Мартина Гропиуса в Берлине. «Только ограбления и не хватало…» — мелькнуло у высокого, вполне устроенного по жизни немца.

Денек выдался еще тот! На модную выставку золота скифов он попал случайно. В переговорах с японскими партнерами образовалась накладка. Руководство распорядилось ждать. Тогда и предложил жене осмотреть экспозицию. Сам нарвался на трепку нервов: успеет ли она приехать, достаточно  быстро глянуть или не стоит и заходить.

Красивая украиночка залечила раны в душе после страстей развода двухлетней давности. Милая славянская внешность сочеталась в ней с уживчивым характером и безалаберностью. Пунктуальность точно не про Олю. Мягко пытался перевоспитать, безуспешно, но это пока не имело значения.

Опоздала минут на десять и с ходу залепетала на смеси немецкого, английского и русского об опасениях тещи, зловещих семейных преданиях:

— Двоюродный дедушка выделял археологам технику металлургического комбината, —  объясняла она по пути в зал. — Одним из первых увидел пектораль.

Макс представил, как удивятся коллеги.

— Мама на выставке скифского золота в Киеве начала рожать  преждевременно прямо в зале, — озерки серо-зеленых глаз улыбались, —  едва довезли до роддома.

Глупость сказанного очевидна. Нужно вести себя осторожно в таком состоянии, предвидеть последствия. Но Макс не стал указывать: медовый год ещё не кончился.

Они зашли в зал, где оригинальная подсветка и стеклянная пирамида в двухэтажном пролете создавали волшебный мир. У витрины с пекторалью Оля побледнела и пошатнулась. Пока вёл к окну, вспыхнула надежда, неужели первый признак беременности. Но, похоже, всё же отравилась. При виде останков из курганов её хватил озноб, срочно побежала в туалет.

Не успела вернуться, и пошла суматоха: сирена, потух свет. Музейщики проверяли экспонаты, посетителей выводили из зала, а Макс упорно объяснял администратору:

— Там моя жена, она русская, могла заблудиться. — Уже не знал, что и думать.

Работник сочувственно кивал головой, потом отправились  искать.

Незакрытая дверь технического помещения звала заглянуть. Рассеянный свет фонаря вырвал из темноты открытый электрический щиток, оторванный рубильник и тело его красавицы на полу.

— В помещении № 8 обнаружена женщина без сознания, повреждена коробка выключателей! — Зажужжало над ухом. — Срочно скорую, похоже на электрический удар. Да, и аварийную бригаду!

— Боже, Оли! — опустился Макс, не решаясь дотронуться до разметавшихся вокруг головы светло-русых прядей.

Не реагировала, хотелось верить, что Оля жива…

У истоков Херсонеса

Бухта Гераклейского полуострова в Крыму,

 519 год до нашей эры

Море искрилось под ласковым солнцем. Триера[1] и суда с грузом качались на волнах. Половина жителей высыпала на недостроенную пристань провожать корабли. Рядом на торжище шла  распродажа остатков. Все, что не поместилось на палубы, уходило за полцены: от строительного леса, рабов, отбракованных быков и тканей до керамики.

На пригорке двоюродные братья, фактические хозяева новой колонии греков, зорко следили за происходящим. Царская кровь читалась в горделивой осанке, безукоризненно белой тоге. Десять лет назад они приплыли в удобную бухту на краю света. Их не сломили годы бегства и скромные возможности. Выходцы солнечной Эгины[2] корнями врастали в северный берег.

Айрис стояла за спиной отца, даже проводы друга детства в далекий путь не могли омрачить безмятежной радости в душе. Ласковая лагуна, зеленые горы, шумное торжище — все такое родное и любимое.

Она разительно отличалась от гречанок внешностью, характером, повадками. Одного роста с отцом, дядей Гиллом и его сыном Клеодемом, светлой кожей, русыми волосами выделялась из окружающей среды, словно камешек на колечке. Озорные глаза серо-зеленого цвета и бесстрашное поведение захватывали, как аркан. Рядом мялся товарищ по играм, точная копия взрослой родни в юности.

Обрывки разговора старших доносились, не задерживаясь в сознании.

— В городе полно степняков, — шипел главный охранник Гилл, беспокойно посматривая в сторону скифов[3]. — Так и рыщут!

— Ты о легендарном герое? — Кривоватая улыбочка ощущалась даже по тону. — Саур привез вяленое мясо, меха, пшеницу, которыми загружены суда. — Отец подчеркнуто радушно замахал знатному скифскому вождю правой рукой, обращенной ладонью к гостю. — Придется потерпеть…

Ответный жест походил на хозяйскую милость. Холеное лицо белокурого громилы несло печать избранника богов.

 Айрис не интересовала политика. Разговоры, что грекам не удержаться на стратегически выгодном месте без согласия повелителей степи, преследовали с детства. Её отец Филон даже ездил в ставку царя Иданфирса с богатыми подарками, но главную роль сыграло тогда заступничество посланницы  массагетской[4] правительницы Томирис. Да и грань война — мир оставалась зыбкой, любое появление всадников вблизи полиса греков настораживало.

— Жизнь просочилась как песок сквозь пальцы, — бормотал дядюшка. — Принес жертвы в храм. Молил богов помочь моему мальчику…

Айрис не понимала к чему это нытьё, Клеодема ждало увлекательное путешествие.

— Путь мужчины — это дорога к славе, — выдал отец прописную истину механически.

— А вернется, может, внуков дождемся. — Оба с хитрецой оглянулись.

Планы поженить детей озвучивались давно. Слава богам это не предполагалось немедленно. Дядя вертел в руке письмо к родне, которая вновь отвоевала власть на солнечном острове. Весточку следовало отдать капитану, и взрослые пошли к триере.