Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 154

Бабник. Как есть – бабник.

- Прибью, - беззлобно отзывается Васюта. – Мало на цепи сидел?

Хорс, осаживаясь на хвост, чешет задней лапой за ухом - видал он эту цепь! - и с достоинством отбывает в будку. Вздохнув, кое-как поднимаюсь со ступенек. Спину, как обычно к вечеру, ломит, поэтому нечего на семи ветрах рассиживаться, прострел зарабатывать. Да и с нанимателем надо поговорить, негоже к нему спиной-то сидеть всё время, обидится.

Едва я ставлю ногу на первую ступеньку, Васюта, недолго думая, перегораживает мне дорогу. Рукой упёрся в столбик, что крышу подпирает, и мне мимо него – ни туда, ни сюда.

- И к чему ты так вырядилась? – говорит строго. – Лучше бы сразу рыбацкую сеть нацепила, все было бы видно. А так – угадывай, что там у тебя. Где рубаха-то?

Я стою на нижней ступеньке, он – наверху и возвышается надо мной, как гора. И кажется ещё больше, чем при знакомстве.

- У Галы рубаха, - отвечаю, чувствуя себя маленькой девочкой перед воспитателем. Даже голос становится тоньше. – Испачкалась совсем. Что в доме на меня сыскалось, то и надела. Пропусти, пожалуйста.

Он качает головой и даже не думает посторониться.

- Стыдобища какая! Ладно, у тебя ума ещё нет, ты местных нравов не знаешь, а Гала о чём думала?

- Васюта, - не выдерживаю, - ты слепой, что ли? В мой размерчик две таких Галы поместятся, а то и три. Хоть что-то в доме нашлось, и то хорошо.

Он мягчеет.

- Ладно, найдётся и у меня для тебя что-нито на смену; иди, в укладке поищи. Только не здесь, пройди там. - Кивает на отдельный вход в кухню. - Нечего тебе в зале делать.

До меня, наконец, доходит: это он так своеобразно обо мне заботится.

- Нужна-то я твоим посетителям? Им девок подавай, молодых да стройных…

- Много ты знаешь, кого им подавать! Добром прошу, обойди!

А насупился! А руки скрестил на груди – так сразу в два раза шире стал! Честно говоря, даже захотелось попробовать ради озорства проскочить мимо, но воображение тотчас услужливо нарисовало картину перехвата за шкирку, как котёнка. Конечно, до такого позора не дойдёт, но нечего гусей дразнить, то есть, хозяина. Да мне какая разница, с какого крыльца заходить, лишь бы к себе попасть! Послушно заворачиваю. И чувствительной к вечеру спиной так и ощущаю Васютин взгляд.

В кухне царит аромат жареного мяса. На вертеле в очаге томится баранья тушка, срываются с прожаренных боков капли жира, падают на уголья, шипят. Янек, весь взмокший, спрыскивает жаркое из ковшика, оглядывается на меня укоризненно. Мол, работница, тоже мне… шатается неизвестно где.

- Да знаю, - винюсь. – Прости. Надо было с Галой все дела закончить. Сейчас, только руки сполосну - и помогу!

Но сперва загляну в укладку. Не бегать же по кухне в сетчато-ячеистом недоразумении, а то, чего доброго, Васюта решит, что и я к мальцу клинья подбиваю, как моя предшественница. Скромнее надо быть, Ваня, скромнее.

Приходится попыхтеть, чтобы откинуть тяжёлую крышку сундука. И сразу же меня окутывает аромат лаванды, полыни и старого благородного дерева: где-то там, в недрах укладки, втиснут мешочек-саше. Глаза разбегаются. У-у, да тут не только рубахи, тут и сарафаны, сорочки, платки, шали, душегреечки… И всё – с вышивкой, красной на белом, чёрной на белом, гладью, крестом, накладным шитьём… Ох, всему бы этому смотр учинить, да некогда – Ян ждёт.

Сестрица-то Васютина постройней меня была, так что пусть лежат её вещицы спокойно, а я возьму вот эту рубашку, не иначе, как с хозяйского плеча. Хоть и широка, но под пояс пойдёт, а рукава подвернуть недолго – и хоть в мир, хоть в пир, как моя бабушка говаривала.

И впервые в своей жизни заступаю на работу в вечернюю смену. Ян смотрит на меня, преображённую, с таким одобрением, что мне становится неловко: значит, прошлый мой наряд он забраковал, как и дядька, хотя вслух ничего и не высказал.

- Много народу? – интересуюсь, чтобы скрыть смущение.

 - Полон зал.

- А этого хватит? – киваю на барашка.

- Это уже второй. – Ян поворачивает вертел, фиксирует, прижимая какими-то защёлками к распоркам. – Они ж не есть приходят, а выпить, за жизнь поговорить. Еда - это так, на закуску, чтоб не захмелеть.

- О чём же разговоры?

- Всяко разно. Да и не только. В нарды играть могут, песни петь, походы вспоминать. Иногда во дворе на учебных мечах бьются.

 Это ж… не трактир, а какой-то клуб по интересам получается…

- И что, даже девки не ходят? – не удерживаюсь. Как оно там с «облико морале» у нынешних Муромцев?

- Ну… если кто со своей придёт. У нас с этим строго.

Да, парень. Крутой у тебя дядька. Не только тебя блюдёт.

- А если кто чужой заглянет? Так, погулять-подраться захочет?

Ян смотрит на меня, как на ненормальную, и я прикусываю язык. Такому хозяину вышибала не нужен. Да и не в своём уме надо быть, чтобы на неприятности с Васютой нарываться, ведь, как в былине, на одну руку посадит, другой прихлопнет – мокрое место останется.

- Ладно, Янек. Прости, что бестолковлюсь, я ж тут новенькая. Чем помочь?

- Всё, - отрезает он. - Доходит уже.

Вот так. Сам, мол, управился, без твоей помощи. Я, собственно, не в претензии, сама знаю, что прогуляла, но вроде уже настроилась на работу…

- Давай попробуем чесночный соус сделать. И вина туда добавим, и специй. Увидишь, ещё лучше будет.

Пацан косится недоверчиво. Пожимает плечами

- Ты кухарка, - говорит осторожно, - тебе и делать. Пробуй, коли испортить не боишься, мне-то что.

Ещё днём я приметила связки чеснока, развешенные между посудными стеллажами и ступку на полке со специями. Прикидываю: и барашек велик, и любят мужики остренькое, экономить не будем. Очищаю две крупные головки, растираю в ступке кусочек мускатного ореха, гвоздику, перец, подумав, туда же добавляю сушёный розмарин. Потом уже чеснок. Всё хорошенько толку, помещаю в сотейник.