Страница 16 из 26
С сотворения времён
Не сегодня, не вчера кем придумана игра,
Что носила имя Ра?..
В дали дальние течёт эта древняя река,
Потеряла счёт векам…
Волжских плёсов тихий сон, колокольный светлый звон –
От создания времён…
Станет зеркалом вода – выйду на берег гадать,
Буду суженого звать...
С сотворения времён людям снится этот сон,
Что любовью мы зовём…
Ты на миг, река, замри, ты мне милого дружка
Из тумана сотвори…
То ли темень, то ли свет, то ли любит, то ли нет –
Знает лишь река ответ…
Чья-то жизнь водоворот, чья – кувшинок жёлтый мёд,
Чья закат, а чья – восход…
От создания времён до скончания веков
Волга к Каспию бежит...
По весне ломая лёд, выходя из берегов,
Путь прокладывает жизнь…
* * *
Миле надоело упрекать Люсю, тем более, что она не возражала и согласно кивала головой. А когда тебе не возражают, спорить становится неинтересно. И Мила замолчала. Люся взяла тонкую веточку, сняла с неё коричневую шкурку и положила на растаявшую плитку, разделив шоколадное озерцо пополам.
- Вот. Это твоя половина, а это моя.
- Но он же жидкий, чем же его есть? Ложек у нас нет, пальцем что ли?
- Ага! – подтвердила Люся, и обмакнув палец в шоколад, сунула его в рот. – М-мм, вкусно как!
Мила сделала то же самое – сунула палец в шоколад, облизала и сказала удивлённо:
- А знаешь, вкусно. Я никогда не ела жидкий шоколад. То есть, не пила. В кино только видела! – Мила извлекла из шоколадной гущи орешек и захрустела им. – Жидкий шоколад, горячий, на солнышке нагрелся. Экзотика!
- Ну! А кто придумал? – вскинула голову Люся.
- Всё-всё-всё! Все слова беру обратно! Ты просто умница, а я дура, - сказала Мила.
Мир был восстановлен. Подруги увлечённо макали пальцы в шоколад, каждая в свою половинку. Веточка-граница лежала посередине.
- Граница на замке, - пошутила Люся, когда с обеих сторон засверкала чистая фольга.
- А давай всем врать, что мы в пансионате пили горячий шоколад, и шампанское пили, прямо на берегу столики стояли. А потом на яхте катались! А что? Кто проверять будет? – загорелась Мила, и Люся, не любившая лжи, вздохнула. Может, Мила права, и надо врать? Тогда хоть смеяться никто не будет.
- Не поверят, - сказала она.
- Почему это? – обиделась Мила.
- Да хотя бы потому, что в Пирогово не ездил только ленивый. Все знают, что никаких столиков на берегу нет, есть только в буфете. И цены буфетные всем известны. И шампанское с утра не пьют, тем более на пляже. И никто нам с тобой не поверит, смеяться будут.
- Какая же ты зануда, – вздохнула Мила. – Ну, не поверят, и не надо. Мы что-нибудь ещё придумаем, покруче.
Если бы она знала, что придумывать не придётся, что всё случится на самом деле, да такое, что – круче не бывает… Но Люся с Милой об этом не знали и сидели на берегу, жмурясь от солнца и глядя на широкую водную гладь, на которой качались яхты и стремительно проносились катера. Небо очистилось, и солнце жарило вовсю.
- Повезло нам, можно хоть до вечера сидеть. А может, лодку взять, покататься? Где-то же есть лодочная станция, – лениво размышляла Люся.
А между тем, приближалась гроза… Нет, не настоящая, с громом и сверкающими молниями, - гроза была в переносном смысле. Впрочем, она и в переносном смысле оказалась – настоящей.
С берега до них доносились крики, становившиеся с каждой минутой всё громче и эмоциональнее. Берег был высокий, Люся с Милой сидели наверху, а кричали внизу, и они никого не видели. Крики не прекращались. Люся с Милой подошли к самому краю обрывистого спуска. Там, внизу, качалась на воде изящная яхта – красивая, как царевна-Лебедь, и с белоснежным парусом. Яхта тоже была белоснежная, с синей широкой полосой, на которой сверкали снежно-белые буквы. «ЖАННА» - прочитала Люся и тихонько ахнула. Она уже видела эту яхту, и название, то есть имя, запомнила
Этого не может быть. Не бывает таких совпадений. Ритин яхт-клуб совсем в другой стороне, далеко отсюда. И всё-таки – вот она, «Жанна». И Виктор, с которым они с Ритой познакомилась две недели назад. Риты на яхте не оказалось, Виктор был один.
На берегу цыганским табором громоздились разнокалиберные сумки и баулы, и среди них бокастая плетёная корзина, обвязанная цветным платком – и впрямь цыганским! Люся попробовала сосчитать, но сумок было так много, что она сбилась. Между сумками и яхтой, зайдя по колени в воду, стояла толстая тётка и размахивая толстыми руками костерила на чём свет стоит сидевшего в яхте парня, называя его жмотом, буржуем и жлобом.
Возле сумок переминался с ноги на ногу мальчишка лет десяти – тёткин сын. Он, похоже, был рад, что ругань и крики относятся не к нему, и терпеливо ждал. Здесь же маялся тёткин муж – приземистый здоровенный мужичина, который здорово смахивал на кабана. Или на медведя. Люся ещё не определила, на кого.
Кабан (он же медведь) молчаливо ждал, чем всё кончится, не проявляя желания участвовать в «разговоре» (как, впрочем, и хозяин яхты). А тётка не умолкала, на все лады распекая владельца яхты. И без разрыва принималась жалобно просить перевезти её на противоположный берег (берег был едва виден – так он был далеко!) – со всем тёткиным семейством. И со всеми сумками-баулами-корзиной.
«Буржуй» и «жмот» отказывался наотрез, но тётка от него не отставала, не теряя надежды и помня известную пословицу о капле, которая долбит камень.