Страница 89 из 96
Потом он подошёл к Мел и осторожно коснулся её руки. На его лице было выражение почти детское, как будто произошло то, что просто не могло произойти. Он, как ребёнок, который не может поверить в смерть матери, подошёл к Мелоди и стал трясти её, словно пытаясь разбудить...
Рейнольд долго смотрел на её бледное лицо, а потом заплакал. Ему показалось, что веки Мелоди чуть дрогнули, но, увы, лишь показалось. Тело роханки медленно холодело. Оно напоминало статую, высеченную из мрамора – прекрасную и правильную, но не живую. Никто не ведает, что стаётся с душами людей после их смерти. Им нет дороги в загробный мир – в залы Мандоса, в отличие от эльфов, и куда они уходят – не узнает никто. Но сейчас душа роханки, которая прежде называла себя Мелоди, не могла никуда уйти – она была здесь. Странно, но не было не сожаления, ни разочарования, ни горечи, оттого, что всё так произошло. Душам чуждо подобное. Она знала, что сейчас все рядом, почти все её друзья: Эдрида, Рэн и Рейнольд, но не могла никак показать, что она тоже тут, тоже рядом, что смертна лишь оболочка...
Эдрида спрыгнула с коня и подошла к скорбящему Рейнольду, легко коснулась его руки. Из сумки же она извлекла несколько взятых еще в Лориэне – у эльфов – факелов, зажгла их и сунула Рэну и Рейнольду. Помолчав немного, Эдрида заговорила:
– Я чувствую, их энергия с нами – они здесь... но дело не в этом... – она замялась. – Я не знаю... м-мм... хотят ли они воскрешения? – неожиданно заломило в раненом плече, но быстро прошло. – Ведь они духи... и только им решать свою судьбу... – магиня виновато посмотрела на Рейна и Рэна. Неожиданно раздался тихий шелест – это вернувшаяся вампирша как-то виновато переминалась с ноги на ногу. Она легко могла бы приземлиться бесшумно, так что похлопала крыльями только чтобы привлечь внимание. Однако тут же удостоверилась, что она тут, похоже, лишняя. Каинитка лишь понимающе кивнула, попросила у Эдриды факел и легко вспрыгнула на спину вновь нашедшего её ежеслона, свесив ноги на одну сторону. Мягкий свет факела стал освещать происходившее сверху.
В этот миг все присутствующие на поляне почувствовали легкое дуновение ветра – ласковое и успокаивающее, как бы извиняющееся...
– Простите... – почудилось им в шепоте осеннего ветра.
– Прости... – прошелестело рядом... подобно эху.
Долгое время на полянке царила странная тишина. Присутствие Мелоди уже почти не ощущалось: даже Эдрида переставала чувствовать её. Неясно было – здесь её дух или уже нет, и где он теперь вообще.
Вдруг позади хрустнула сухая ветка. Оглянувшись, присутствующие увидели между деревьев девочку лет семи от роду. На ней было широкое светлое платье, пушистые каштановые волосы были аккуратно подстрижены, лоб прикрывала густая чёлка. В глазах цвета темного янтаря одновременно читался и страх, и любопытство. Ребёнок в ужасе смотрел то на Трижды Проклятую (особенно девочку впечатлили крылья кайнитки), то на болтающегося в петле Тинкве, и совершенно невозможно было предсказать, что сделает в следующую секунду эта девочка: то ли побежит отсюда со всех ног, то ли зарыдает, то ли так и будет стоять в ступоре от страха.
Однако девочка не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Она ошеломлённо пробегала взглядом по лицам присутствовавших, но вот он упал на синеватое лицо каинитки, по которому плясали отсветы огня... она встретилась глазами с вампиром. Как завороженная, девочка неверными шагами подошла к ежеслону, продолжая глядеть на Дочь Луны. Бренниль спрыгнула со своего спутника, сунула факел в руки стоявшему рядом Рейнольду и подошла к ребёнку. Положила ей руку на плечо и – как заметила Эдрида, – что-то мягко стелепатировала девочке. Та постепенно упокоилась, и вампирша отпустила её взгляд. Девочка и не думала уже убегать – каинитка поработала на славу.
Ребёнок стоял, не двигаясь, довольно долго. Но теперь уже не из-за испуга, а просто пребывая под впечатлением от того, что произошло. Наконец девочка с трудом разлепила спекшиеся губы и, не отрывая немигающего взгляда от умерших, прошептала:
– К-кто в-вы?
Бренниль улыбнулась, и тут как нельзя кстати Рэн подошёл к девочке и, опустившись перед ней на колено, осторожно повернул спиной к жутковатой картине, затем мягко взял за плечи и дождавшись, когда та немного успокоится, тихо заговорил, стараясь вложить в голос максимум доброты и ласки:
– Мы не причиним тебе вреда, не всё ли равно, кто мы? Вопрос в другом – что ты делаешь здесь одна? Ты заблудилась?
На вопрос следопыта девочка вытерла кулачком красные от слез глаза и вскинула голову, словно желая своим видом показать, что она уже вполне взрослая и самостоятельная. И заговорила соответствующим тоном, хотя голос все ещё дрожал:
– Я иду в наш домик, там, – она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону востока. – Мама велела мне набрать воды.
Внезапно те, кто были на поляне, будто бы услышали плач... Плач? То плакало дерево, на суку которого оборвалась жизнь маленького эльфа. Роса выпала на его листьях, хотя сейчас вовсе было не утро.
И вот вся природа вокруг наполнилась шумом. Птицы слетелись на дерево и подняли оглушительный гомон: каждая по отдельности пела свою скорбную песню, но все вместе они создавали ужасный шум.
Какой-то зверек скользнул в траве, издалека, несмотря на дневное время, послышался протяжный вой волка. Какое-то крупное животное, может быть, олень, мелькнуло в кустах...
Лес оплакивал своего любимого друга.
Но тут из общей массы птиц выделился большой черный ворон. Он бесцеремонно сел на плечо дохлого эльфа и со скорбным выражением морды стал выклевывать его сердце. Хрупкое тельце Тинкве посинело, слегка покачиваясь под порывами ветра.