Страница 75 из 100
Семь лет назад.
Я угадала. Драку на больничной лестнице напротив нашего отделения начала Бастинда. Синяк под глазом Лукониной поставила. Ритка умеет за себя постоять, все-таки с трудными подростками работает. Однако в этот раз обошлась без бойцовских замашек. В самом деле, не лупить же потенциальную свекровь!
- Это ты виновата! – объявила она, когда следующим утром я нагрянула к ней домой. Подруга, кривя губы от стыда и отчаянья, разглядывала боевую рану перед зеркалом в прихожей. – Я слышала, Алла Сергеевна сказала Виктору Валерьяновичу, что из-за тебя мобильный в ванной утопила. Потому и взяла Вовин. А там наши фотки и смс-ки с сердечками. Конечно, она их не сразу нашла. А как по заказу – вчера!
- Гадость, - прошипела я.
Представилась картинка с вкладыша к жвачке из моего отрочества – кукольная парочка, сливающаяся в страстном поцелуе, и сердечки, разлетающиеся в стороны. Подавив приступ тошноты и вспомнив отчетливый бульк, пришедший на смену вою раненной гиены, я постучала себя по лбу.
- Я-то тут с какого бока? Бастинда в ванной от папы пряталась. Можешь с обвинениями к нему топать. И вообще, рано или поздно ваши отношения рассекретили бы.
Риткино отражение сердито зыркнуло – одним здоровым глазом, другим, заплывшим под ярко-синим веком.
- Но рядом был бы Вова, и мне не пришлось бы отдуваться в одиночестве!
- Не знала, что вздернутый нос у нас рыцарь без страха и упрека.
- Ты действительно его не знаешь, Саша. Ты всегда относилась к нему предвзято. Видела сына мачехи, а не личность.
Я расхохоталась. Вова – личность! Держите меня семеро!
- Послушай, Рита…
- Нет, это ты послушай, эгоистка непроходимая, - подруга, наконец, отвернулась от зеркала. – Ты жила в родном доме. С тобой все родственники носились, как с вазой фарфоровой. Каждую пылинку сдували, любой каприз исполняли в два счета! Хочет Саша луну – пожалуйста! С Вовой все было наоборот. Твоя родня не обрадовалась его появлению. Он всегда был ребенком второго сорта. Его игнорировали и недолюбливали.
- Папа его усыновил, - возразила я упрямо, присаживаясь на обувную полку.
- Ничего не значащая бумага, - Рита устало потерла лоб. – На деле были лишь завышенные требования. И бесконечное – ты должен, должен, должен! Следовало из кожи вон вылезти, чтобы стать полноценным членом столь уважаемой семьи. Вспомни, от тебя хоть раз требовали хороших оценок? Ты до выпускного класса была раздолбайкой. И ничего! Никто не паниковал. Если бы не та авария, еще неизвестно, что бы из тебя вышло.
- Ты это сама придумала, психолог наш гениальный, или Вовочка поведал?
Меня захлестнуло раздражение. Как смеет Луконина говорить в таком тоне! И о семье, и о моем прошлом!
- Вова всё получал на блюдечке! И работу, и карьеру! Бери, не хочу!
- Он и не хотел! – Рита выразительно приподняла брови и охнула от боли. – Вове никогда не была интересна работа в вашей фирме. Он делал то, что требовал Виктор Валерьянович. Хорошо делал. Но срывался иногда. Все «закидоны» - попытка сбежать. У каждого свои способы прятать голову в песок.
- Хватит! – я резко поднялась. – Заканчивай профессиональную болтовню. В жизни не поверю в Вовины душевные стенания. Я знаю его лучше, чем ты. Держи, - я вытащила из сумки упаковку с разработкой семейной фирмы – почти волшебной мазью. – Это мой профессиональный подарок – в разы лучше твоих психологических заморочек. Снимает синяки и отеки за несколько часов. Пользуйся.
Едва вышла из Риткиного подъезда, стало неловко за грубость, но возвращаться и извиняться я не стала. В душе кипел гнев. Не только из-за Вовы. Чаща терпения переполнилась, когда Луконина упомянула аварию.
Ты столько обо мне не знаешь, лучшая подруга! Думаешь, это трагедия на мосту и кома изменили меня. Совершили перезагрузку, превратив вздорного подростка в здравомыслящую девушку. Ошибаешься. В моей жизни есть огромная прореха, которую ты не замечаешь. Не видишь. Не чувствуешь. Как же ты смеешь утверждать, что разгадала Вову? Хотя чему я удивляюсь? Коли перед тобой пустышка, остается самой придумать глубину и поверить выдумке.
Нет, я не злая. Умею быть честной с собой. Я этому училась. На целый миг допустила, что в Ритиных словах есть здравое зерно. Но не смогла. Хоть убейте, не верила я в Вовочкин чувственный внутренний мир. Вздернутый нос всегда был зазнайкой и кривлякой, держащимся за материнскую юбку. Нравится Лукониной видеть в моем сводном брате трагического героя – отлично! Пускай это будет ее личной катастрофой.
Я включила в машине спокойную музыку, возила с собой с десяток романтических сборников, умиротворяюще действующих на взвинченный рассудок. Опустила стекло. Сегодня будет дождь. Иначе зачем разгулялся ветер? Как приятны прохладные порывы после трех недель жары, ни на миг не ослабляющей липкие щупальца.
Выехав с Риткиного двора на оживленную магистраль, я приказала расслабиться нервам, натянутым гитарной струной. Впереди длинный день, непростая ночь, встреча с мальчиком Борей, желающим показать что-то важное. При условии что Кондратьев пустит меня в Поток. Вчера он косился, будто это я виновата, что «напарнице» приспичило ударяться в слезы.
Кстати, о ревнивой драчунье.
- Света хочет с вами объясниться, - огорошил заведующий на пороге отделения, караулил, не иначе. – Она в моем кабинете. Не давите на нее. Для своего же блага.
Умиротворение, созданное романтической музыкой, улетучилось вмиг.
- Иначе что? Палкой отлупит? Или Каспера натравит?
Доктор воздержался от комментариев. Неодобрительно крякнул и засеменил прочь.
Света сидела лицом к окну, словно любовалась видом. Собака-поводырь привычно лежала у ног, демонстрируя покорность и заботу. У меня сжалось сердце. Почудились в хрупкой девичьей фигурке надлом и глубокая печаль. Но я прогнала сочувствие.