Страница 49 из 100
Семь лет назад
Моя жизнь превратилась в нескончаемый «День сурка». В повторяющийся по одному и тому же сценарию сон. Однако я не просыпалась, а брела и брела по кругу. Практически поселилась в отделении. Уезжала домой на пять-шесть часов. Не ради сна, а из-за Дуськи с Леськой, контрастного душа и желания сменить обстановку. Иначе казалось, что больничные стены хотят меня раздавить. Временами мне, и впрямь, мерещилось, что они сдвигаются.
По десять (а то и больше) раз в сутки я навещала Вовочку, пребывающего в глубокой коме. Я не особенно пеклась о сводном брате. Но требовалось что-то отвечать в телефонную трубку каждые двадцать-тридцать минут. То папе, то Алле, то Вадиму, неизменно задающим один и тот же вопрос:
- Как он?
Им не разрешали сидеть у Вовиной постели. В реанимации родственникам делать нечего - таково правило большинства больниц. Наша – не исключение. Поэтому все донимали меня. Я подозревала - устанавливали очередность, кто следующим набирает мой номер, чтобы не довести до белого каления. Но я все равно злилась. Хотелось закричать в телефон: а как может чувствовать себя человек, едва не оставивший половину мозга на лобовом стекле?! Дражайший Вовочка не счел нужным пристегнуться!
Разумеется, я не желала смерти «вздернутому носу». Боже упаси! Но не могла избавиться от гнева. От мысли, что брат получил по заслугам. Я не забыла автобус, упавший с моста шесть лет назад. Собственную кому. Пассажиров, которые не вернулись домой. Спустя время я пересилила нежелание знать подробности, перечитала все статьи, которые нашла в старых газетах. Разглядывала фотографии погибших. Плакала и мысленно просила прощения. Словно я им должна. За то, что не ушла вместе с ними...
На автопилоте я следила за тремя пациентами, родные которых согласились на экспериментальное лечение. Делала пометки в картах и в отдельном журнале. Фиксировала дозировки лекарства, показатели жизнедеятельности организмов «моих» больных. От рекрутирования родственников новых пациентов я отказалась. На время. Не в том я состоянии, чтобы кого-то убеждать, излучая добродушие и уверенность.
Не знаю, обрадовала ли внезапная капитуляция Кондратьева. Меня больше не интересовала реакция главы отделения. Пусть хоть польку-янку в коридоре станцует со всем персоналом. Или на лампочке от счастья качается. Я глубоко ушла в себя, позабыв о ведущейся войне, и полностью сдала отвоеванные ранее позиции.
- Сань, очнись! – тормошила Любаша, понимая насколько далеко мои мысли.
Медсестра не была бы собой, если б оставила меня в покое. Приносила кофе с молоком, твердя, что просто черный – зло. Напоминала о необходимости поесть и щедро делилась обедом, игнорируя громогласные протесты.
- Не впадай в спячку, не сходи с ума! - требовала она, видя, как я тупо смотрю в одну точку или рисую на листе бумаги крылатую лошадь. – Брось ты все, поезжай домой, проспи целые сутки, наконец. От твоего присутствия он не очнется.
Милая Люба считала, что я таю на глазах из-за переживаний о Вовочке. Конечно, его катастрофа и болезнь сказались на самочувствии, но гораздо сильнее подкосил другой пациент – Максим Макаров из 341-ой. Я думала о нем двадцать четыре часа в сутки. Даже во сне интерпретировала события в его палате. Парень являлся мне улыбающимся во весь рот и абсолютно беззаботным. Ни одна тягостная мысль не омрачала воодушевленного выражения лица.
Чем больше я анализировала ситуацию, тем сильнее крепло убеждение, что Максим загремел в Поток. Не терпелось выяснить причины интереса к парню Кондратьева. Я не сомневалась, вредный доктор ведать не ведает о закольцованном мире. Куда ему! Но он точно выяснил, что с Макаровым что-то не так. Может, у тех, кто в Потоке, кома протекает иначе? Но сколько я ни проверяла самочувствие парня, сравнивая показатели с общепринятыми, могла сказать одно – состояние пациента не выходило за рамки. Для комы, разумеется.
В один из дней я познакомилась с Лизой – подругой Максима. Взвинченная и заплаканная она прорывалась в отделение мимо медсестры, которую здесь называли Галина Степановна, хотя та была Любиной ровесницей. Высокая, крепкая, с мужскими чертами лица и сильными руками она производила впечатление цербера, охраняющего вверенную территорию.
- Сказано – не велено! Значит, не велено! – твердила медсестра, загородив дорогу внушительными габаритами. – Нечего тут истерики закатывать, девушка! Русским языком написано: доктор принимает с четырех до шести!
- Но мне не к доктору! Мне к Максиму! – молитвенно сложила руки на груди посетительница. – Как вы не понимаете… - она протяжно всхлипнула, прислонилась к стене и съехала вниз, закрыв лицо ладонями.
Сторожевая овчарка фыркнула и заперла дверь в отделение. Я едва успела просочиться наружу. Подруга пациента вызвала интерес с профессиональной точки зрения. Человеческое милосердие мне тоже не чуждо, но гораздо сильнее я желала выяснить биографию Максима. На мое предложение выпить кофе Лиза согласилась сходу. Понадеялась завести своего человека в отделении.
Мы вышли из здания. Через дорогу располагалось кафе, открытое предприимчивым бизнесменом, правильно рассудившим, что в больницах подобные заведения не предусматриваются. Я заказала кофе, Лиза – чай. Помешивая ложечкой горячий напиток, не желающий остывать в жару, она не решалась начать разговор. Брать в руки нить беседы пришлось мне. Осторожно, чтобы не вспугнуть выведенную из равновесия девушку.
Шаг за шагом, она поведала, что встречается с Максимом пятый год, а он всё тянет время.
- Родители меня пилят и пилят. Мол, надо что-то решать. А что решать? Стоило Максу намекнуть о свадьбе, он неделю дулся. Говорил, я на него давлю. А теперь я себя чувствую героиней низкопробного фильма! - Лиза раздраженно убрала с лица прилипшую осветленную прядь. – Представляешь, - она с первых слов перешла на «ты», - он повел себя как «истинный» мужчина! Спросил: «Ты уверена?». И выдал самый сногсшибательный вопрос: «А точно от меня?». Нет, от гастарбайтера, который соседям квартиру ремонтировал! Как я должна была реагировать? Накричала, высказала всё, что накопилось, и прочь погнала. А он напился в баре и… и… умирает. А я не знаю, что делать с ребенком, - девушка шмыгнула носом, но, к счастью, удержалась от очередной порции слез.