Надоевшая

— Рад тебя видеть, Влада.

Я промолчала, не желая вступать в диалог с этим сумасшедшим. Он раздраженно поморщился, поинтересовался, какого черта я молчу, и, не получив ответа, кивнул одному из своих бугаев. Тот встряхнул меня вместе с трухлявым стулом, к которому я была привязана.

— Что ты хочешь слышать? Что я — нет? А это разве не очевидно? — на него обрушился злой поток риторических вопросов. В голосе у меня вместо положенной паники или реально имеющегося равнодушия была холодная ярость. Хотелось, чтобы он не понял: в таких ситуациях эмоции у меня как будто отключаются, уступая бразды правления логике и разуму, чьи действия направлены на выживание. Мне казалось, это мое преимущество, а преимущества следует скрывать от тех, кто собрался через тебя мстить другим людям. Впрочем, то, что до стадии «переживание неиспытанных эмоций» я могу и не дойти, вызвало у меня нервную дрожь. Однако, этого никто не заметил: им было немного не до меня.

Агатова отвлекала Марина, подойдя к нему, и многозначительно протягивая ладонь. Подонок грязно выругался, но покорно отсчитал стопку пятитысячных бумажек. В голове невольно пронеслось: «ну хоть жизнь моя стоит дорого». Правда, это ничуть не утешало, особенно если учесть, что получив деньги, девушка вышла из нашей «избушки на курьих ножках», с мерзкой улыбочкой помахав мне на прощание. Я невольно поразилась ее наглости. Значит, она на самом деле спокойно вернется к Белоусовым в дом, и будет разыгрывать огорчение от моей пропажи?! Или все-таки уедет? Впрочем, что бы она не сделала, мне это никак не поможет. Более того: есть немалая вероятность, что я никогда этого не узнаю, по той простой причине, что меня здесь и прикончат.

Избавившись от Марины, подонок снова переключил внимание на меня. На губах его играла мерзейшая из когда-либо виденных мною сальных ухмылок, и он явно ожидал какой-то реакции: вопросов, слезных просьб или еще чего-то подобного. По крайней мере, он выжидательно сверлил меня взглядом какое-то время. Не дождавшись желаемого, Агатов закатил глаза, и, наконец, заговорил, напомнив злодея из фильма про супергероев.

— Влада, я думаю, ты хочешь узнать, почему я никак не оставлю тебя в покое. Это так?

— А какая разница? — удивила его я, мрачно надеясь, что ему на голову ебнется потолок. — Я в любом случае понимаю, что тебя интересую не я лично, а те, кому я теоретически дорога. Не все ли равно, что они тебе сделали? Мне это никак не поможет.

— А как же оттянуть время, и вообще, как же любопытство? — осведомился он несколько растерянно. Я окончательно пришла к выводу, что с головой у него большая беда, только вот что мне-то с того? Был бы он один… Хотя в любом случае: чем дольше я тяну время — тем позже он начнет надо мной измываться. Так что инстинкт самосохранения настойчиво советовал продолжать этот в остальном бессмысленный разговор.

— Ты сам предлагаешь мне тянуть время? Это по меньшей мере… нелогично.

— У нас его достаточно. Пока твой ненаглядный любовничек и его мудак-папаша оторвутся от, к несчастью, вышедшей из комы мамаши, я успею и все тебе рассказать, и отснять пару занимательных видеороликов special for Maxim. С тобой в главной роли.

— Алла Георгиевна была в коме!? — состояние собранности и логичности слетело с меня в мгновение ока. — Почему я об этом ничего не знала? Что ты с ней сделал?

Эта замечательная, добрая, отзывчивая женщина… Да как у него вообще рука на нее поднялась?! Тупая зацикленная на себе мразь, она же ни в чем не виновата была! А я-то думала, что Белоусовы ее куда-то отдыхать отправили от греха подальше и не решалась спрашивать, где она! Меня затрясло то ли от злости, то ли от страха. Одно утешало: если она вышла из комы, то скорее всего ее жизни больше не угрожает опасность. Невольно вспомнился все тот же подслушанный в кабинете разговор. «Возомнила, что может заменить мне мать. Можно подумать, это возможно вообще!» Вот почему Спайк тогда психовал! Невольно закралась мысль, что эта реплика была единственной настоящей в его пламенной речи. Или нет? Денис с явным удовольствием наблюдал за быстро сменяющимися на моем лице противоречивыми эмоциями, выдерживая какую-то убогую театральную паузу. Наконец, он протянул.

— О, я смотрю, ты заинтересовалась? — в его голосе была уйма язвительности, резко контрастирующей с видом грязного бомжа, которого он из себя сейчас представлял.

— Ты ответишь или так и будешь ломать комедию? — если бы взглядом можно было убивать, то от моего «обожаемого» похитителя остался бы сейчас один пепел.

— Мне просто нравится твой пламенный гнев. Он такой бесполезный! Так ты хочешь узнать, что было с мамашкой твоего ебаря, и что будет с тобой, или предпочитаешь язвить?

— Хочу, — вынужденно признала я, еще больше желая этому ненормальному провалиться куда-нибудь на девятый круг ада. Даже интересно, он правда такой ушибленный, или в нем зарыт недюжинный актерский талант? Я его видела в роли пай-мальчика, в роли безумного маньяка и вот сейчас, в роли любителя пафосного фарса. То, что все эти личины — один мстительный школьник плохо укладывалось в голове. Как и то, что он собирался рассказать мне занимательную историю, а потом, по всей видимости, пытать и насиловать на камеру, чтобы было, что отослать Белоусову. Причем, если у него есть хоть капля мозгов, то он сначала отснимет свою видеоэпопею, потом прикопает меня где-нибудь в лесополосе, и только после всех этих приготовлений начнет высылать отснятое адресату. Все происходящее казалось абсурдом, в него просто не верилось. Нормальные похитители (звучит уже абсурдно) либо молча пытают, либо толкают пафосные речи, но чаще всего — общаются с пленниками на уровне «иди туда — я тебе пожрать принес — двинешься убью». И требуют за них выкуп, или показывают своим врагам без тесного общения с ними. По крайней мере, мне так казалось. Долбанный абсурд! И Денис, с его странной склонностью к внезапным изменениям манеры поведения.

Непредсказуемый подонок, являющийся предметом моих лихорадочных мыслей, тем временем встал со своего «трона», медленным шагом подошел ко мне, взял за подбородок, и пристально заглянул в глаза, из которых брызнули слезы от нестерпимой вони из его пасти.

— Ну, тогда поцелуй меня — и я тебе все расскажу, — заявил он, и я задрожала от омерзения.

— Иди на хуй, — не стесняясь в выражениях ответила я. — Меня же стошнит прямо здесь.

Агатов хрипло рассмеялся, и, шепнув мне на ухо «на то и расчет» впился в мои губы. К горлу подкатила тошнота, но я сдержалась. Не хотелось, чтобы следы рвоты остались на одежде, которую я возможно не смогу сменить до самой смерти. Это тоже было абсурдно: бояться не сдохнуть, а сдохнуть в неподобающем виде. Когда он, наконец, оторвался от моего многострадального рта, оставив после себя омерзительный вкус давно нечищенных зубов, я смотрела на него уже не только с ненавистью, но и с отвращением. Дениса, казалось, это до странного забавляло. Он отшел от меня и язвительно констатировал.

— Оу, извини, не было возможности принять душ зимой на даче без санузла. Как я мог так тебя обидеть?..

Я лишь закатила глаза, пытаясь демонстрировать свое безразличие к его странным поступкам и поведению. Денис не повелся, но сел обратно на свой «трон» и, наконец, начал рассказывать, что же он натворил.

— Так вот. Мамочка твоего дорогого Спайка провалялась в коме последние полгода, даже больше. Пожалуй, она в ней… с июля. Я в июле организовал ей автомобильную аварию. А началось все давно, на самом деле. Отец этого мудака крыса и предатель. Они с моим папой дружили и вели вместе какие-то дела в девяностые. Только вот папа сел, а этот подонок — разгуливает на свободе, и к тому же имеет кучу денег, ездит в Москву и по заграницам и даже не вспоминает о каком-то там Агатове. Ему плевать. Знаешь, меня всегда это бесило. Я ношу обноски, как, кстати, и ты, усердно учусь, стараюсь поменьше обременять маму, и всякое такое. А он… У него своя тачка, в каждый день рождения он закатывает вечеринки, у него есть все, все, что должно было быть у меня!