Тайны угрюмых сопок

Севастьян перебрал в памяти жителей: «Все заслуживают внимания, с давних пор обжились в таёжном селе, прошли трудности, испытали нужду. Назвать Сохина или Сушкова? Оба стоящие, охотники опытные, как и я, много сопок ногами перемеряли, при нужде человека в беде не оставят… Нет, этих мужиков лучше в свой отряд пригласить. А что, если предложить Окулова? Чего, личность стоящая, как-никак мещанин, он же из самого Тамбова. Честности ему ни у кого не занимать, у самого чрез край. Да, конечно, Окулов! Чего тут далее гадать-думать».

– Есть такой человек, могу за него голову на плаху положить, аккурат подойдёт и, думаю, не откажется, если интересом его займёте.

– Кто ж таков? – Рачковский отложил еду и проникся всем вниманием услышать кандидатуру будущего доверенного лица.

– Окулов. Зиновий Окулов – тамбовский мещанин, человек дюже обязательный, лучшего не сыщите.

– Ого, как сказал, – удивился Кузьма Гаврилович. – Гляди-ко, фамилию эту мы уже слышали из уст исправника, и ты вот о нём хлопочешь, ручаешься, знать, и вправду человек надёжный. Завтра, не откладывая, сведёшь нас с ним, побеседуем. Но нужно, чтоб и люди за ним пошли, вот так же двое-трое, не более.

– Пойдут, за этим пойдут, – уверил Севастьян.

– Пока этого мещанина не видел, но хочется верить в надёжу его.

– Не сомневайтесь, пойдут за ним люди, подберёт, кого надобно.

– Ну и ладно, дай Бог. – Рачковский глянул на образа и перекрестился.

Трубников положил руку на плечо хозяину избы и тоном, не вызывающим сомнений, произнёс:

– Если всё сложится, золото обнаружим где, работы развернём, ты, Севастьян, поверь, по-иному заживёшь, уважаемым человеком в Олёкминском округе станешь, а может, в губернии, а то и по всей Сибири-матушке. Великое дело задумано, с великой надеждой и виды имеем.

Эти слова Севастьяна окончательно уверили в добрых намерениях господ, и, чтобы они не имели сомнений в открытии мест золотых залежей, решился показать самородок, хотелось доказать успех предпринятого похода.

– Поиски ожидаются не напрасными, знаю я место с золотыми камнями, никто среди наших охотников не был там, окромя меня.

Рачковский и Трубников от такого признания Севастьяна оживились, смотрели на парня. Трубников спросил:

– Так ты ведаешь, где имеется золото?.. Не лукавишь?..

– Да как можно, Кондрат Петрович, как можно так думать. Вот вам крест. – Севастьян перстами сделал ото лба до пупа и с правого плеча на левое крестное знамение. – Знаю речку с золотыми запасами, ноне был там, почему и обратился к исправнику оказать содействие, ан нет, не позволил, нет у меня возможностей, говорит, по разным причинам. А скрытно брать золото с речки всё одно что жуликом значиться.

Севастьян поднялся из-за стола и обратился к Трубникову:

– Извольте потревожить вас, Кондрат Петрович, пересядьте с табуреткой чуть поодаль.

Трубников удивился просьбе, но подчинился – сдвинул табурет и вновь присел, ждать, чего хочет хозяин.

Севастьян открыл крышку погребка, спрыгнул в нутро и скрылся, копошился и вскоре показался вновь, держа в руке свёрток. Закрыл крышку, подсел к столу, пододвинулся ближе и Трубников.

Севастьян развернул суконную тряпицу, и тут гости увидели самородок золота, при виде его у них округлились глаза.

– С той самой реки, что ноне на ней был. – Севастьян держал золото на ладони и улыбался.

Самородок подержали в своих руках и Рачковский с Трубниковым, у обоих глаза горели неподдельной и искренней радостью, а больше удивлением, первым высказал своё мнение Трубников:

– С известной тебе речки, говоришь, стоящая находка, весьма стоящая! Ну, ты, Севастьян, прямо находка, ты прямо сам самородок сибирский! – воскликнул Трубников. – А коли так, то мы с Кузьмой Романовичем в путь тоже отправимся с двумя отрядами, непременно при таком обороте отправимся.

– А как же с доверенностями на золотое дело, коли сами решили до речки идти? – Севастьян смотрел с выжиданием: «Не поведу на Хомолхо, пока не сделают потребные бумаги, и не скажу, откуда золото…»

– Об этом, мил человек, не беспокойся, оно так и будет, завтра же оформляем все документы, завтра же!

Севастьян успокоился: «Ну, господа аж вздрогнули!.. Рады, узнавши, что дело не в проигрыше, самолично решили убедиться, что ж, это и к лучшему, главное, приобщат меня к столь стоящему занятию».

Самородок вернули Севастьяну, он держал его на левой ладони, правой же гладил, словно крохотное, только что родившееся живое существо. Он смотрел на лица гостей и видел в них неимоверный интерес, выпиравший наружу, игравший в их глазах той искрой, которая способна зажечь людей, ставших обладателями чего-то важного и весьма дорогого.

Севастьян спросил:

– Ваше сиятельство, а осилите ли вы дорогу тернистую, это не по городским улицам на каретах разъезживать, здесь ни дорог, ни троп, окромя звериных.

– Э-э, парень, что ж думаешь, мы к трудностям не приучены? Ошибаешься, молодой человек, ошибаешься. Понимаем, тайга, но мы ж с надёжными людьми отправимся.

– Правильней подчеркнуть, с доверенными лицами, кои определились – с Перваковым Севастьяном Михайловичем, – Раковский положил руку на плечо Севастьяну, – и названным тобою Окуловым Зиновием, кстати, как по батюшке этого тамбовского мещанина?

– Петрович, Зиновий Петрович.

– Окуловым Зиновием Петровичем, – повторил Рачковский. – Медлить с формированием поисковых отрядов нам не резон, не откладывая, в три дня не более необходимо будет снаряжаться и в добрую дорогу.

– Время уже позднее, а завтра и обсудим все подробности, формальности же с оформлением доверенностей выполним с утра, так что, Севастьян, к девяти часам уж соизволь быть в полицейском управлении.

За окном потемнело, Севастьян зажёг восковую свечку, Трубников с Рачковским собрались уходить.

– Самородок-то схорони от глаз людских, разный народ бывает, – посоветовал Трубников.

На что Севастьян ответил:

– Окромя меня и вас о нём никто не ведает. Просьба великая: уж не сказывайте о нём исправнику. Скрыл от него я вещь эту ценную, не ради худого соображения, а к делу применить желал.

– Вот и правильно, оно и не к чему было докладывать о находке, всё должно быть до времени. Господь вроде как и навёл тебя на нас, а знать, и дело сладим, Севастьян, несомненно, сладим, – заверил Рачковский.

– Ещё одна просьба: на речке той стойбище тунгусов, земля ими облюбована, они хозяева долины по каким-то особым положениям. Нельзя их обижать, как-то по-людски бы поступить надобно. Дух тайги, он один из богов их, что не так – беду накличут. Обиду затаят – удачи не будет, а мне так в огне гореть станется от позора, что людей привёл не обдумавши.

– Хм, что ж, у исправника завтра выясним, на каком положении та речка, что назовёшь-укажешь, тунгусы владеют. А там на месте решим с ними, недомолвок не оставим, если что, и выкупим земли по выгодной им цене, не обидим, слово купеческое даю, – заверил Трубников.

– А ты, Севастьян, осмотрительный, гляжу, название речки в тайне держишь. Одобряю, прежде чем довериться, проверять надобно, не расходятся ли слова с делом. Наверняка промеж себя надумал, мол, явились, наговорили, намололи тебе сто вёрст до небес, и всё лесом. Не сомневайся, всё сложим, как говорено, а спозаранку уж найди Зиновия Окулова да с ним с утречка до исправника, мы уж после завтрака у него будем, да метрики не забудьте прихватить с собой, – подсказал напоследок Рачковский.

Глава 8

Проводив купца и советника до калитки, Севастьян вернулся в избу. Сидел за столом, разглядывал самородок. «Вот что в тебе есть? Камень и камень, разве что блестишь и тяжеловат, господа говорят, металл драгоценный. Откуда в тебе сила такая! Сколь ты принёс в тайгу шуму, суматохи, людей что подменили – рыщут, копают, моют… Правду подметил советник: Господь их навёл на меня, услышал, это ж надо, доверенным лицом иркутского купца назначен буду! Ай да дела. Жалко, не дожили родители до дня светлого, а то б и забыли нужду житейскую, на старости б жили по-человечески, в достатке…»