Страница 44 из 74
Трибуны ревели. Выкрикивали его имя, но Зейн знал, что часть этих людей в тайне желает его падения. Они бы с радостью провозгласили Диаго маршалом, а потом сожрали бы его в своих политических распрях.
Их отец, Зуграб, воспитывал сыновей по-разному. Был жесток к обоим, но к старшему сыну и наследнику испытывал особую неприязнь. Возможно потому, что он был живым доказательством его смертности. Доказательством, что его народ не последует в могилу за своим правителем, а присягнет на верность другому. Эта мысль сводила Зуграба с ума, и напиваясь, он бил сына за грехи, которые тот еще не совершил. Обвинял его в том, что он будущий узурпатор его власти. Зейн сплевывал кровь с разбитых губ и терпел. Знал, что если посмеет дать отпор, то отец переключится на младшего сына, Диаго. А тот не мог сносить жестокости. Характером пошел в мать, рано оставившую их.
Тогда, еще в юношестве, Зейн поклялся, что никогда не женится и не станет заводить детей. Та же кровь его отца текла у него в жилах, те же гены, те же слабости. Он никогда бы не пожелал кому-то проходить то, через что сам прошел. Особенному своему сыну. Он никогда не называл женщину «своей». Ни женой, ни наложницей. Ему хватало пары ночей, чтобы насладиться их прелестями, а потом одна сменяла другую. Какой смысл тащить их в дом, если он мог пользоваться разово, щедро платить и тут же выбрасывать?
Сейчас, стоя в железной кольчуге с мечом рода в руках, он хмурился, думая о том, что будет с Харвадой, если Диаго все-таки возьмет верх. Планета вновь погрузится в междоусобные распри, кочевники восстанут, не чувствуя железного кулака над собой и пойдут на столицу. Диаго не сможет управлять этим непокорным миром. А потому, если и возникла у него мимолетная мысль поддаться, она тут же умерла.
На кону стояло слишком многое. Простиравшееся далеко за пределы спора за женщину. Зачерпнув песка с земли, он растер им руки, а затем сделал уверенный шаг на круговую арену.
Если его брат оказался на столько глуп, чтобы бросить смертельный вызов, то пусть будет так. Он не отступит.
Диаго уже стоял в другом конце арены. Зейну показалось, что плечи брата вздрогнули, и он нахмурился.
Трусливый идиот. Эти шакалы чувствуют слабость, и разорвут его на клочки, едва только учуют малейший признак в крови.
Трибуны были полны зрителей. Военные и министры всех чинов бесновались, выкрикивая имя Зейна, превратившись в тот дикий народ, каким были всего несколько столетий назад.
Полковник Листат, главный приближенный Зейна, вышел на середину, скрещивая мечи соперников:
- Пусть победит сильнейший, а кровь падшего заберет земля Харвады.
Это был стандартный призыв к бою по Кодексу.
Кровь забурлила в жилах Зейна, и он ощутил резкий всплеск адреналина. Давно он уже не забирал чужие жизни. И сегодня ему предстояло забрать жизнь младшего брата.
Рука дрогнула от сентиментальных мыслей, и это стало его ошибкой. Диаго сделал резкий выпад вперед, едва не повалив его на спину. Зейн чудом успел подставить меч.
Послышался звон стали, и трибуны притихли, напряженно наблюдая за исходом боя. Рассвирепев от собственной слабости, Зейн тут же исправился, начиная обрушивать свой меч на голову отступающего брата снова и снова. Не смотрел ему в глаза, боясь вновь испытать слабость, и вскоре зверь взял над ним верх. Он отстранился от чувств, рубя и режа, уклоняясь от ударов и делая выпади вперед. Учуяв запах чужой крови, он испытал ни с чем не сравнимый триумф, и стал наступать, играть со своим противником, давая ему призрачные иллюзии на победу, а потом обрушивая новые мощные удары стали, заставляя отступать и падать.
И вот, поверженный враг перед ним на коленях. Зейн делает последний размах меча и вдруг чужой голос доносится до него как сквозь призму сна:
- Брат, прошу тебя! Остановись! Я молю тебя о прощении!
Маршал трясет головой, словно впервые видя перед собой Диаго. В его глазах боль и ужас перед неизбежной смертью.
Трибуны беснуются единственным криком:
- Смерть! Смерть! Смерть!
А Зейн уже не может обрушить сталь на голову предателя, потому что видит перед собой маленького мальчика, хватающегося за его ногу:
- Брат, умоляю! Я был глуп! Это помутнение!
Песок скрипит на зубах, а в носу стоит запах крови израненного тела Диаго.
Он обрушивает меч, и толпа притихает.
Диаго сжался весь в комок у его ног и трясется. Видя упавший рядом меч, он обнимает его за колени, лепеча «спасибо».
А ему стыдно, что он так его позорит. Попросил жалкую жизнь в обмен на честь и достоинство воина.
Трибуны взрываются негодованием:
- Убей его!
- Смерть предателю!
- Покажи силу, Зейн, убей его!
- Молчать! – орет Зейн, и все стихает. – Проваливай отсюда, - он отпихивает от себя ногой брата, скорчившегося на песке, как собаку. – Вернешься назад, тебя ждет смерть. Как и любого, кто посмеет бросить мне вызов.
- Ты должен убить его по Кодексу!
- Кто это сказал? – рычит Зейн, оборачиваясь кругом. – Спустись вниз и скажи мне, что ты не согласен с моим решением!
И все стихает.
Зейн усмехается, понимая, что половина этих трусливых псов могут только языками чесать. Они никогда не посмеют открыто сказать ему о своем недовольстве.
- Чтоб через час здесь духу твоего не было, - сверкает глазами на Диаго, так и сидящему на песке. – Вернешься, я казню тебя, как предателя.
Он поднимает меч с земли и идет прочь.
Внутри все клокочет от неутоленной жажды крови.
Мысль об иномирной предательнице начинает вновь просыпаться в мозгу, и он еле сдерживается, чтобы не бросится, очертя голову, по ступеням.
Его! Теперь уже только его. Больше никто никогда не посмеет тронуть.
Взлетал по ступеням, понимая, что свернет голову Юте, если не подготовила ее, как он сказал, если попыталась помочь сбежать.
Сжал челюсти крепче, понимая, что убьет, разорвет в клочья, любого, кто попытается встать между ним и его добычей.