Страница 77 из 86
Часть семнадцатая.
Об отпрысках нового времени.
Картонная коробка с погребёнными в ней кукольными останками прибыла ровно в срок без задержек и опозданий. Её небрежно распаковали и столь же бесцеремонно вытряхнули содержимое на пол.
Я невольно взглянула в окно. Хотя оно и было завешано тёмными запылившимися шторами, но через тонкий просвет отчётливо виднелись верхушки зеленеющих деревьев и кант небесной бирюзы с белыми, воздушными, колыхающимися прожилками–облаками.
«Лето началось, а я и не заметила, – лениво проползла мысль в голове. – Хотя что ж здесь удивительного? Поживи с моё, помотайся по свету. Вот сезоны и начнут представляться одинаковыми, истории потеряют свою соль, а люди, оказывается, не так уж друг от друга отличаются. Но все–таки они разные, как ни крути».
Лето – безумно изматывающая, но упоительная пора. Оно словно дитя: так же ласково до умиления и так же капризно до невозможности. Просыпаясь ни свет ни заря в жаркой солнечной колыбели, оно начинает маяться со скуки, бушевать и будить всех вокруг. Лето что–то самозабвенно лепечет, забавляясь с любимыми игрушками: погремушкой из полуденного зноя, лоскутным одеялом из многоцветия ягод и мерцающими фигурками из звёздной россыпи. А наигравшись вдоволь, улыбающийся тёплый, задорный сезон зовёт своих друзей, не задумываясь и не сомневаясь, прыгать в морскую гладь, собирать перламутровые ракушки и поглощать цветной фруктовый лёд на палочке. Друзьями же лето называет каждого, кого встретит, и к кому прикоснётся. Оно радуется всем без исключения, кто радуется ему, но стоит ненароком нахмурить привередливого ребёнка, и он станет недовольным, обиженно сморщит носик и разразится шумными бурными ливнями с громом и молниями – крайне грозными и крайне короткими – как и детские обиды. Но затем небесная лазурь яснеет, и лето по–доброму хохочет над промокшими до нитки путниками, блуждающими среди притягательного аромата высыхающего асфальта. Этот запах ни с чем не перепутать: он напоминает о море и кораблях, даже если прохожий застрял в душном, пыльном городе. Поэтому у людей не остаётся обид на летние капризы: они продолжают радоваться и потакать несносному шалунишке. Летом дни так бесконечно длинны, но пролетают бесследно, ночи столь коротки, но врезаются в память надолго, а привычный жизненный устой переворачивается с ног на голову. Но каждый человек жаждет перемен, и в самый жаркий сезон они особенно кстати, поэтому люди упаковывают чемодан или несколько, подаются в далёкие страны, и где–то становится непривычно пусто, а где–то – невозможно людно. Но всё же, каково бы ни было лето, в независимости, оставило ли оно тебе вкусный леденец под подушкой в подарок или помятый старый фантик в наказание, народ всей гурьбой благодарит его и зовёт в гости каждый год своей жизни.
Так, размышляя о наступившем лете, я на мгновение совсем забыла, что вот–вот случится новая, захватывающая и неповторимая история. Потому одумавшись, я принялась разглядывать очередного владельца. На этот раз передо мной стояла болезненно бледная девушка, нервно подёргивающая плечами и истощённо худая. В ней было что–то отталкивающее: то ли потерянный блуждающий взгляд, то ли кривая ухмылка, застывшая на тонких губах. Её маленькая захламлённая комната походила на нелепое скопище псевдо–магической утвари, которое скорее бы вызвало смех и злорадство у потусторонних сущностей, если бы было найдено прямое доказательство их существования.
Новая хозяйка безалаберно расшвыряла моих собратьев по картонному путешествию и затейливой кукольной судьбе на кучки, чтоб упорядочить и облегчить поиск древних артефактов, но среди нас таковых не было.
Эта девушка не имела ни должного образования, ни хоть какой–нибудь работы – что уж там говорить о друзьях или собственном жизненном месте – подобного у неё тоже не было. Она грубо и неуважительно относилась к своей матери – единственному, вероятно, человеку, которому было не всё равно. Новая госпожа не хотела ничего делать и ни о чем думать, она только и терзала себя часами, размышляя о пустоте и бессмысленности бытия. Вероятно, у неё было очень много свободных часов, чтобы тратить их впустую и не замечать, что у неё есть то, что многим и вовсе не дано – время. Девушка неустанно пялилась в расчётную коробку, где искала древние заклинания, магические ритуалы и доказательства того, что она не обычная неудачница и лентяйка, каких миллион, а особенная – неземная и неповторимая. Она слепо верила в свою исключительность и, возможно, таким образом, эта вера превращала её ложное убеждение в правду. Всех остальных, преимущественно тех, кто пытался до неё достучаться, моя владелица считала серостью, рабами и стадом, но я–то знала, что даже в этой ничем непримечательной серости порой случаются незабываемые необыкновенные и трогательные истории.
А время текло, подчас накрывая неудержимой волной, и многие из моих собратьев пали жертвами безжалостных ритуалов: потрошения, сжигания и закапывания. Нас становилось всё меньше и меньше, и я покорно ожидала своей участи.
– Что пялишься, уродина?! Эй! Небось ты какая–нибудь... Ну, такая, с проклятием, например, или души чужие пожираешь, верно?! – поинтересовалась моя безумная хозяйка. – Странная ты, даже страннее тех, других. Так что у меня для тебя особая участь.
– Что? Я не ослышалась? Прошу прощения, но никаких древних заклятий на мне нет, никогда не было и тем более не будет. Наоборот, я создана в любви, пускай горькой и жестокой, но, всё же, в самой настоящей – чистой и непорочной любви. Так что Ваше предвзятое отношение к кукольным созданиям меня оскорбляет.