Страница 29 из 86
Часть шестая.
О человеческом достоинстве.
Мой молодой владелец смотрел на осколки и тяжело дышал. Он, вероятно, испытывал какие–либо чувства, но какие же: сожаление, разочарование или удушающее ощущение потери?
– Трещина... Проклятая трещина, – торопливо бормотал он себе под нос в полном негодовании.
Слегка успокоившись, он приказал горничной подняться в спальню, и она незамедлительно поспешила войти.
– Что пожелаете, господин? – её голос звучал нежно, кротко и отзывчиво. – Обед, смею доложить, подадут к двум часам.
Он ничего не ответил и только тайком запер дверь на ключ. Какой–то коварный и устрашающий огонь загорелся в глубине его глаз, испепелил разум и остатки всего человеческого. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предугадать то, что должно произойти.
Он молниеносно заключил горничную в свои объятия, и она вздрогнула, словно маленькая забавная зверушка, угодившая в стальную западню, испуганная и тщетно таящая надежду на побег. Мой хозяин как–то ловко, всего одним движением, вытащил заколку горничной, и локоны осыпались струящимся водопадом, скрыв её лицо месте с подавленным чувством отвращения и бессилия. Он расстегнул на спине девушки длинный ряд мелких пуговиц платья и, обнажив круглые маленькие плечи персикового цвета, поцеловал её в позвоночник.
«Забавно, так вот она – новая кукла хозяина, – подумалось мне. – Немного невзрачна и мелковата».
Но вдруг что–то в корне изменилось. Покорная и кроткая, тихая, словно кухонная мышь, служанка решительно оттолкнула моего господина.
– Нет! – твёрдо заявила она и подняла руку, ограждая себя от него.
Глаза этой хрупкой девушки были наполнены силой и смелостью, каким–то особым свечением, исключающим поддельно кокетливые мотивы и сомнения. Как миниатюрная отточенная статуэтка на камине – её невозможно было расположить по собственному желанию и вписать в интерьер – только разбить по прихоти или неловкости.
– Как ты смеешь что–то мне предъявлять, жалкая нищенка! – рассвирепел мой владелец, всегда удовлетворявший собственные капризы с невероятной лёгкостью. – Если ты не умеешь прислуживать и выполнять повеление того, кто тебе платит, какого чёрта ты вообще взялась за эту работу?!
Он сжал её плечи столь сильно, что казалось, вот–вот раздастся хруст, рёбра треснут и покажутся наружу.
– Моя мать тяжело больна, и мне нужны деньги, тут уж не до капризов, берёшься за любую работу, даже у самых бесчеловечных господ. Вам этого никогда не понять.
– Так дело всего лишь в деньгах? Как низко, банально и совершенно уныло. Раздевайся, и ты получишь ту сумму, которая будет соответствовать твоей услужливости.
– Да, ситуация, в которую попала моя семья, оставляет желать лучшего, и завтра возможно уже не наступит для того, кого люблю и почитаю беззаветно с рождения, но у меня есть гордость, воля и самоуважение, и потому я вынуждена отклонить Ваше заманчивое предложение.
– Тогда посмотрим, что станет с твоей матерью, когда ты окажешься выброшенной на улицу и без гроша в кармане, впрочем, мне уже неинтересно, разговор перестаёт быть интригующим.
– Я заработаю достаточно денег, ровно столько, чтобы поднять семью на ноги, но только не так, я хорошо соображаю и многое умею, мне не страшна любая работа, а обнажение пусть остаётся уделом тех женщин, которые испокон веков паразитировали и пресмыкались перед вздорными и избалованными мужчинами.
– А–ха–ха, забавная, глупая! Я думал, такие уже перевелись. Но вот что я скажу тебе, прислуга, ты плохо кончишь: голодная, без крыши над головой и всеми покинутая. Убирайся с глаз моих, я потерял к тебе всякий интерес. Расчёт получишь у мажордома, и чтоб к утру твоего деревенского, дремучего в собственном невежестве духа в моём доме не было.
– Я хочу взять вместо платы осколки Вашей обожаемой куклы, если позволите, – девушка скользнула по мне взглядом.
Я стала её внезапным страстным желанием, а мне хотелось поскорей убраться из этого удручающего дома.
– Забирай! Этот бесполезный и отвратительный мусор воистину достоин тебя.
Уже бывшая служанка аккуратно и бережно собрала осколки моего тела в чёрный длинный подол форменного платья и с облегчением вышла из комнаты, насквозь пропахшей похотью, гневом и дурманом. Мой прежний хозяин провожал её тонкую горделивую фигуру омерзительным несмолкающим хохотом.
Я же с любопытством разглядывала её узкое лицо, маленькие ладони, ступни и прямые волосы, едва доходившие до локтей. Девушка была миловидной, но крайне невзрачной: мимо таких обычно проходишь и не замечаешь, проносясь в вихре житейских страстей мимо прелестниц–невидимок, но что–то в ней было безумно привлекательным, то, что невозможно разглядеть, только лишь почувствовать. Огромная сила таилась в таком маленьком, почти детском теле.
Выданная горничной старшим лакеем рабочая униформа была великовата в плечах и слишком длинна, и всю дорогу я удивлялась, как же она справлялась со своей работой в таком неудобном наряде, не путаясь и не спотыкаясь.