Страница 16 из 86
Моя владелица с большим трудом осилила дорогу, боялась, что не доедет, но вытерпела. Затем она поселилась в маленькой, тёмной, убогой келье, хотя в том месте все помещения были такими, и не было особенных комнат для особенных гостей. Монастырь на то и монастырь, что там нет различий и привилегий: и убийца, и праведник изначально равны перед Богом. Бог наделяет всех и каждого без исключения равным началом - рождением и равным концом - смертью. И только от нас - грешников из плоти и крови зависит, какой путь мы пройдём от первого до последнего вздоха.
Девушка пролежала обездвижено несколько дней, была слаба и немощна, а из кожных пор по-прежнему сочилась кровь. Вечером к ней по обыкновению заглянула одна из монашек. Милосердные сёстры обхаживали мою хозяйку три раза в сутки, обмывали тело от засохших сгустков крови и нечистот, поили супом из ложечки и читали молитву. Каждая из Господних невест была смиренна и далека от мирской суеты, и искренне не понимала, почему умирающая постоялица так отчаянно цепляется за земную жизнь, полную испытаний и лишений, ведь Царство Божие и бессмертие души уже так близко. Однако девушка хотела жить сейчас так сильно, как никогда раньше, ведь соприкоснувшись с "другой" стороной, она всем сердцем желала остаться на "этой". И отомстить за предательство.
Моя госпожа схватила монахиню за руку и сжала так сильно, что женщина испугалась не на шутку.
- Остриги меня. Остриги меня наголо. А волосы сожги, - бормотала девушка, не прекращая.
И монахиня не посмела ослушаться. Она состригла потускневшие локоны почти под корень, а остаток гладко выбрила.
И с того самого вечера молодая наследница древнего рода пошла на поправку. Девушка начала подниматься с постели, ходить по комнате и неустанно записывать пометки в своей тетради. Она постилась, пила только воду и обмазывала тело оливковым маслом, которое ей по просьбе привозил отец. И к концу третьей недели поста она почти выздоровела, хоть и ослабела, исхудала и походила на белёсый скелет, обтянутый полупрозрачной кожей. Так она казалась ещё длинней, нескладней и несуразней. От пережитого зубы начали портиться и темнеть, а рябь на лице и теле от осиных укусов вновь проявилась. Моя владелица выглядела пугающе, но чувствовала себя вполне неплохо. На четвёртой неделе пребывания в монастыре она начала притрагиваться к пище, а на пятой уже полноценно питаться и набираться сил. Бывшая невеста продолжала что-то увлечённо записывать в тетрадь, зачёркивая неверное, вырывая листы, добавляя пометки цветными чернилами.
А однажды моя хозяйка попросила монахиню принести ей зеркало. Она осмотрела себя с особой тщательностью, прощупала каждый изгиб, каждую выпирающую косточку, каждую появившуюся морщинку и пятнышко.
- Мою красоту забрали - пускай - но жизнь не смогли. Теперь мой черёд платить той же монетой, - и она положила зеркало отражающей стороной вниз, чтобы больше не сокрушаться над потерянной красотой и продолжила скрупулёзно что-то записывать в пухлой тетрадке.
К концу седьмой недели восстановления моя госпожа обратилась, наконец-то, ко мне.
- Я хочу поблагодарить тебя за послание: я многое разглядела, и это спасло мне жизнь.
- И как же ты поняла? - поинтересовалась я.
- Это всё тот сон в последнюю ночь в родительском доме. Во сне я получила ответ, но даже тогда я сопротивлялась признавать свои опасения. И только сейчас мне хватило смелости посмотреть правде в глаза.
- Так что же тебе приснилось?
- Я увидела, как ты, будучи ещё маленькой девочкой как когда-то давно висла на руке у своего брата. Вы стояли ко мне спиной. Тогда я набралась смелости, подошла поближе и тронула юношу за рукав. Вы обернулись, и вместо тебя я увидела себя. Я и забыла, какой хорошенькой девочкой была в детстве: словно принцесса, такая нежная, белокурая и ясноглазая. Я - взрослая пошатнулась от неожиданности, а я - ребёнок взяла себя - совершеннолетнюю за руку и повела куда-то. К гигантскому вращающемуся огненному колесу. Очертания колеса - его края пылали в алом пламени, а сердцевина переливалась радугой. Я - маленькая сказала себе - большой:
"Когда вырастешь, запомни три вещи, тебе их нельзя делать: не сомневайся, не полагайся на случай и не давай к себе прикасаться".
И я-дитя указала рукой в сторону, где в сполохах зарницы плясало древнее безумное божество. Сероватая кожа, две маленьких провисающих груди, четыре переплетённые ноги и четыре вывернутые руки; трое лихо вращающихся, жёлтых глаз - всё это наводило дикий, первобытный ужас. Оно хаотично водило длинным, липким языком, выползающим из бездонного рта меж шести рядов острых зубов. Так чудовище манило заблудшие души плавными покачивающимися телодвижениями. Божество улыбалось, казалось, будто кланялось и звало тонкими гибкими пальцами, на которых были надеты золотые заострённые наконечники. Из острия этих украшений сочилась чёрная, густая жидкость. Капли падали на землю и прожигали её насквозь. Я узнала эти украшения и тогда начала понимать. И я сбежала, чтобы спастись.
Ещё через неделю моя госпожа упаковала саквояж и инкогнито возвратилась домой.
Девушка вошла в спальню, разложила вещи, а меня вновь усадила на трюмо. Затем в полной темноте она уселась в плетёное кресло и принялась ритмично, навязчиво постукивать каблуком по полу. Спустя некоторое время компаньонка, проходящая мимо комнаты, услышала назойливый звук и вошла. Она долго вглядывалась во тьму, пока не увидела силуэт, затем вскрикнула от испуга и пошатнулась. Тут моя владелица зажгла свечу.