Страница 109 из 120
Когда не знаешь, что именно ты делаешь,
делай это тщательно.
Закон Мерфи
Она часто вспоминала высокую сгорбленную женщину. Ее худое лицо с желтой обвисшей кожей, собирающейся под подбородком складками; с высоким лбом, острыми скулами и тонкой, словно прорезанной линией рта. Вспоминала длинные, с обломанными ногтями, испачканные чернилами пальцы, до боли сжимающие запястья. Даже имя – сестра Агнесса.
Свое – нет.
Наверное, она слишком редко его слышала, чтобы запомнить. Отродье, бесовское семя, чаще – тварь. По имени ее звала разве что старая аббатиса, приютившая найденного у ворот обители младенца. Мать нашли рядом – закоченевшую, припорошенную выпавшим за ночь снегом. Ребенок, завернутый в ворох старых тряпок, выжил милостью Господа.
По мнению сестры Агнессы – происками дьявола.
И теперь, когда старая аббатиса со дня на день готовилась расстаться с этим миром, сестра считала себя в праве. Каким-то звериным чутьем женщина с выцветшими белесыми глазами узнавала, когда ненавистная подопечная ужом ускользала из аббатства.
Она бегала в мертвецкую. Подмастерья охотно впускали ее, переодетую в мужской плащ, позволяли наблюдать и делать записи. Иногда, в хорошие дни, даже разрешали самостоятельно препарировать поступающий материал.
И она не видела в этом ничего греховного.
Тело человека таило в себе множество загадок. И она надеялась раскрыть главную из них. Если, конечно, после очередного побега ее не запрут в келье до самой смерти. Хотя скорее уж, когда аббатису вознесут на небеса ангелы, сестра Агнесса просто выгонит ее, бросив в грязь у ворот нехитрый скарб и захлопнув тяжелую створку ворот.
Не самый худший вариант, и что-то подсказывало – это было бы слишком просто.
Еще она помнила последний вечер.
Холодный ливень опустился стеной на маленький город в двух лигах от аббатства. Дороги размякли, превратившись в густое месиво. И только частые вспышки молний помогали не брести наудачу, рискуя сорваться с оплывшей насыпи и свернуть шею. Она бережно держала за пазухой с трудом добытые рукописи, стараясь оградить их от воды. Можно было бы остаться, переночевать в мертвецкой – она давно поняла, что живых следует опасаться куда сильнее. Но страх перед встречей с сестрой Агнессой подгонял ее в спину. В такую погоду старуха наверняка запрется у себя и не станет караулить презренную подопечную, которая, по ее мнению, трусливо дожидается рассвета.
Несколько раз она поскальзывалась и лишь чудом держалась на ногах. Ее колотил холод, веки казались свинцовыми – так тяжело было не закрывать глаза. Успокаивало одно: очередная молния высветила стены аббатства совсем близко.
Край рукописи намок и набух. И, кажется, она чувствовала кожей, как начинают плыть чернила. Добытый нечеловеческими силами труд грозил не дотянуть до кельи и это пугало еще больше всех угроз и наказаний, которые ей бы светили, если бы в аббатстве узнали, что она читает пред сном вместо молитв.
Последние ярды она преодолела, задыхаясь. Раздвинула тугие лозы дикого винограда, скрывающие лаз в каменной кладке. Запах дождя, слившись с запахом прелых листьев, на миг вскружил ей голову.
Добралась…
И не успела она обрадоваться, как цепкая рука схватила ее, с силой втащив на ту сторону. Здесь, под покатыми стенами аббатства, было почти сухо. С той стороны ярился ветер, гремели небеса, а за холодным камнем только изредка срывались сверху крупные, тяжелые капли.
Тусклый свет огарка исказил лицо сестры Агнессы, кинув густые тени под глаза, обведя нос и искривившуюся линию рта.
Старая монахиня усмехнулась.
– От тебя несет мертвечиной…
Она промолчала.
Давно запомнила, что лучше сразу опустить взгляд и молчать.
– Ничего, ничего, – хрипло пообещала сестра. Цепкие тонкие пальцы больно вцепились ей в подбородок, вынуждая поднять голову. – Скоро придет новый порядок, и ты первой ответишь за свои грехи.
Как-то сестра Агнесса сказала ей, что если бы она действительно любила Господа, как говорила аббатисе, давно бы выжгла свои светло-карие, с янтарным проблеском глаза – доказательство связи ее матери с дьяволом. И каждый раз, когда монахиня ловила свою подопечную, требовательно искала что-то во взгляде, словно спешила убедиться, что на нее по-прежнему не действуют бесовские чары.
Она же считала самой большой глупостью судить человека по этому признаку, потому что видела в мертвецкой, как глаза любых цветов – и зеленые, и серые и, конечно же, такие, как у нее – затягивает мутная белесая пелена смерти.
Но молчала, избегая новых наказаний.
– Чтобы всю ночь на коленях читала Анима Кристи[1] – проверю.
Монахиня резко дернула ее, и она, уставшая за день и за долгий путь в аббатство, не удержавшись, рухнула в грязь, лицом прямо на неровные осколки камней, которыми давно хотели заделать лаз. Из-под плаща выпали листы, бережно обернутые намокшей тряпицей.
Какая глупая оплошность.
– Что это? – руки сестры Агнессы дрожали от предвкушения, пока монахиня разворачивала тонкие листы. И ее надежды оправдались. – «Об удивительных тайнах природы – царицы и богини смерти»[2]… – хрипло прочитала женщина и замолчала.
Название расплылось, пострадав от ливня, но все еще не поддавалось двойной трактовке.
Она понимала, что теперь уже не будет ничего. Столь тщательно проработанный план, удачно совпавшая буря – все рухнуло от обычной человеческой усталости. Люди слабы… все они – просто бесполезные куски мяса. И еще совсем недавно это казалось естественным. Кажется, в другом запрещенном труде это состояние называлось атараксией[3].