Страница 11 из 20
– Сегодня ночью кого-то убили на пляже, – сообщила я. – Прибыла полиция и даже лондонский Скотленд-Ярд. Не желаете взглянуть?
С этими словами я потянула за штору.
– Пожалуйста, не могли бы вы снова задернуть шторы, мисс Мак-Кари? – Лицо его было напряжено, ничего общего с хорошим настроением вчерашнего вечера.
– Разве вы не хотите посмотреть? У вас лучший наблюдательный пункт во всем Кларендоне.
– Я уже ответил на ваш вопрос своим, мисс.
Я фыркнула и рывком задернула шторы.
– Ну что ж, продолжайте наслаждаться вашей проклятой темнотой, не отвлекайтесь ни на что, чему цена больше, чем… чем ваша «игра на скрипке»!
– Раз уж вы о ней упомянули, именно этим я и собираюсь заняться, – тотчас же отозвался он. – Сегодня я не буду обедать, сообщите кухарке, а еще я очень прошу: предупредите, чтобы мне не мешали.
Я оставила мистера Икс с его нелепым маханием рук по воздуху и захлопнула дверь.
4
Тело забрали только после полудня. Беднягу уложили на носилки и прикрыли простыней, но я пропустила этот момент, потому что занималась кормлением лорда Альфреда С., который в силу возраста не мог питаться самостоятельно. Вообще-то, это была обязанность Сьюзи Тренч, однако из-за необычайных обстоятельств этого дня и учитывая, что ваша покорная слуга была в Кларендоне новенькой, я уступила Сьюзан место у окна на лестничной площадке. Когда лорд Альфред С. откушал, я собрала тарелки, не дожидаясь прихода служанки. В холле я попалась на глаза старшей сестре Брэддок, и она дала мне новые поручения, чтобы заместить моих глазеющих коллег. Так что я хлопотала без устали, когда открылась входная дверь и на пороге – неподвижная и страшная – возникла Гетти Уолтерс; ее бездонный взгляд вызвал в моей памяти давнюю картину: я когда-то видела, как рожает корова, – пишу об этом, чтобы вы могли себе представить, без намерения оскорбить.
– Я… его… видела… – прошептала застывшая Гетти.
Не потребовалось много времени, чтобы Группа-у-Окна трансформировалась в Группу-вокруг-Гетти. И уж точно денек выдался нескучный. От бедной служанки, казалось, остались только глаза, она была вся белая, под цвет чепца. Лицо ее так меня напугало, что я сама начала дрожать. Все это определенно выходило далеко за рамки скандального.
– Эл… ме… ра… – Новая порция всхлипов. – Эл… ме… ра!
Мы обступили служанку, мы переглядывались между собой, словно перебрасываясь нашими страхами. Единственным мужчиной среди нас – за исключением молоденького Джимми Пиггота, который в качестве юнца имел право ужасаться почти на равных с нами, – являлся мистер Уидон, а посему он с тяжким вздохом принял на себя ответственность за ситуацию. То есть за приведение Гетти в чувство. Однако было очевидно, что эта роль ему не подходит: Уидон, как мне рассказали, был холостяк, жизнь его составляли числа и дебеты-кредиты (ну и кое-какие подпольные спектакли, чему тут удивляться), его неуверенность в обращении с людьми прямо-таки бросалась в глаза.
– Расскажите нам, что вы видели, – талдычил он не грубо, но настойчиво, – не оставляйте нас в неведении. А потом поплачьте, если захотите. Ну полно, полно. Говорите.
Нам пришлось сразу же перехватить у Уидона инициативу – вот так мужчины храбрятся при наступлении родов, а в конце концов перекладывают всю заботу на наши женские плечи. Мало-помалу мы успокоили Гетти, поочередно прижимая ее к себе. Мы как будто пытались – да простится мне это ужасное сравнение – мягкими поступательными движениями опустошить вместилище жидкости определенного рода, извлечь из него все до последней капли.
– Я была там… когда его… понесли, – наконец выдавила из себя славная женщина. – Мне ничего не было видно, я не могла протиснуться сквозь толпу… Там были и дети, и попрошайки. Ничего мне было не видно… Так ужасно, когда ничего не видно… Я слышала, как стучит мое сердце, а потом я услышала, как один… один полицейский что-то сказал. – Гетти, как под гипнозом, копировала интонации полицейского: – «Это дело рук сумасшедшего! Не смотрите! Дети, не смотрите!..» Пришли люди с носилками, это была карета из морга, что на площади Кларенс… И потом кто-то сказал: «Ну давай, берем». И люди расступились, когда его… его… – Она показывала своими пухлыми руками.
– Когда его понесли, – помогла сестра Брэддок.
– Да… Понесли… и тогда я увидела… У него были… О господи!
Именно в этот момент служанка вновь разразилась слезами. Нам снова пришлось ее обнимать.
– Гетти…
– Ну полно, полно…
– У него… были… такие… уй-уй-уй-уй-уй… ууухххххууууу… – Дальше слушать было бесполезно. Неожиданно Гетти подбоченилась и улыбнулась из глубин своей боли. – Я и смеюсь и плачу, все вместе! В толк не возьму, что это со мной! Когда я вижу такое… я плачу и смеюсь.
В этот душераздирающий момент в дверь постучали. Все мы были до того напуганы, что, я уверена, вместе с чувством страха испытывали некое запретное наслаждение. Мы получаем такое наслаждение от определенных зрелищ – и потом нам не хочется его вспоминать, но мы его никогда и не забываем.
Мистер Уидон – вновь избранный женским обществом на ответственную роль – открыл дверь и впустил в дом новый ужас. Ужас ворвался стремительно, по-военному. Мы как зачарованные взирали на эту форму, на этот плащ, который колыхался в такт шагам. За первым полицейским в Кларендон вошли и другие блюстители закона. Сопровождаемые Уидоном, они прошагали в кабинет доктора Понсонби, а вскоре отряд, к которому теперь присоединился и доктор, вернулся к нам в холл. Понсонби попросил старшую медсестру немедленно собрать весь персонал. Поскольку «весь персонал» и так уже находился здесь (за исключением миссис Мюррей, любительницы послеобеденного сна), долго ждать не пришлось.
Кухарка, служанки, медсестры и садовники сплотились вокруг Понсонби, на лице которого отобразилась бурная смесь эмоций. Очевидно, ему нравилось снова оказаться в центре внимания, однако в то же время Понсонби воплощал в себе достоинство и озабоченность, нервозность и растерянность. Он оглядывал нас одного за другим, как будто в поисках идеального зрителя: доктору требовалось лицо, которое в конце концов даст ему один-единственный ответ на все его чувства. Понсонби улыбался как человек, мечтающий стать знаменитостью, но не одобряющий средства, которые для этого придется использовать.
– Леди и джентльмены Кларендон-Хауса, ввиду… ввиду преступления, имевшего место прошедшей ночью на пляже, о чем вы все знаете… или должны бы знать… я не говорю должны, но должны бы… эти представители власти меня… известили, что нам нанесет визит… инспектор из Скотленд-Ярда. – Представители власти представляли местную полицию. Понсонби кашлянул и продолжил: – Упомянутый инспектор намеревается допросить персонал нашего пансиона, в первую очередь тех, кто оставался здесь на ночь. Поэтому… принимая во внимание то уважение, которое мы испытываем к правосудию, прошу вас оказать инспектору содействие.
Фоном к этой долгой речи нарастал шепот наших комментариев. Мы вычеркивали себя или добавляли в воображаемый список для допроса – в зависимости от того, ночевали мы в Кларендоне или нет, и даже в первом случае находились такие, кто заверял, что ночью не покидал своей спальни, – ну и я в том числе – и призывал других в свидетели этого обстоятельства. Каковых, к несчастью, и быть не могло, потому что они тоже не покидали своих комнат. Понсонби и Уидон, весьма довольные, что ночевали по домам, пытались восстановить спокойствие. Кларендон бурлил, как котел. Сьюзи мне шепнула:
– Это похоже на… ну ты понимаешь… на… – Сьюзи, как обычно, перекладывала на чужие плечи нелегкую задачу выразить невыразимое.
– Похоже на скандальный подпольный спектакль, – договорила я, и продолжать мы не стали.
5
Люди из Скотленд-Ярда прибыли значительно позже, чем известие о них. Они как будто хотели заставить нас понервничать в ожидании. Служанке, открывшей дверь, пришлось пятиться, уступая дорогу двум агентам – одному в штатском, другому в полицейской форме. Первый был худющий и низенький, с густыми усами стального цвета и взглядом, какой мне не часто доводилось видывать: в нем была властная ясность и неестественная внимательность, а зрачки казались следами от уколов шприцем. Огромные уши торчали из-под полей фетровой шляпы. Руки он держал в карманах плаща, костюм был потрепанный. Но этот все пожирающий беспокойный взгляд забирал – и перетирал – тебя без остатка. Усы состояли из воткнутых в губу шипов, решительное выражение лица свидетельствовало о храбрости, превозмогающей боль. Сюда пришел закон – таков был смысл послания.