Без души

Я, не задумываясь над тем, что делаю, восстановил разбитую тарелку и отвернулся от икон. У каждого свой, но для кого—то дьявол это он сам.

Леша покачал головой.

—  Пожалуй, я тебе действительно не поверю. Не хочу даже думать, что такое возможно. Нет, мне такая правда не нужна. Ты только это при родителях не скажи… И что мы будем делать?

Я задумался: действительно, что? Для начала стоит разобраться со своими способностями… — новыми, ведь моя будущая госпожа сказала, что  даст мне силу. Да, именно так, а уже потом решать, что я буду делать эти два года. Наверное, попробую жить, а не существовать. Хотя я не могу поверить, что смогу это, что решу столь сложную задачу. Просто жить после всего, что было? После того, что я пережил? Ходить в кино… учиться, гулять по нашему лесу… Бездна, я даже улыбнуться нормально не могу.

— Ничего. Сейчас мне требуется отдых. Сон и медитация, как можно больше сна, тишины и покоя. Нужно быстрее адаптировать свои способности к этой реальности и новому телу. Понять, на что я способен… подумать. Этим я и займусь. До прихода родителей мне нужно хоть в чём—то определиться. Во сколько они возвращаются?

— В девять. Могут раньше или позже. Но, поскольку я звонил… Кстати, что мы скажем по поводу зеркала? Ты ведь его собрал…

— Ты не сказал, какое я разбил зеркало. Разбей какое—нибудь маленькое. Скажи, что вчера случайно оставил его в моей комнате. Они будут так рады моему исцелению, что забудут тебя отчитать.

— Как же, забудут они… ха. Что требуется от меня, пока ты будешь медитировать?

— Разбуди хотя бы за пять минут до их прихода и приготовь ужин. Смотреть на мою медитацию скучно, лучше уж включи телевизор.

— Ну, вот… только пришёл в себя и тут же начал раздавать указания, — брат покачал головой и хлопнул меня по плечу. — Почему у меня такое чувство, будто я знаю тебя и общаюсь с тобой всю жизнь?

— Во—первых: я старше. Не по рождению, конечно. А во—вторых: так и должно быть. Именно так.

Ведь Бездна знает, что делать. Умеет изменять людей. Быть может это подло, но сейчас мне необходим кто—то, то может мне выслушать,  ничего не удивляясь. И брат подходил на эту роль лучше всего. 

Мы зашли в мою комнату, брат на несколько минут отлучился за небольшим овальным зеркальцем в ажурной рамке и аккуратно разбил его. Посмотрев на осколки любимого маминого зеркала, оставшегося ей от бабушки, я ничего не сказал.

Люди такие же хрупкие создания... нет, ещё слабее: зеркало, разбиваясь, способно ранить в ответ, но когда разбивают жизнь, человеку слишком сложно заставить себя встать и отомстить. Да, на словах это звучит просто — фильмы так ярко показывают нам ту сторону жизни, когда герой, с минуту повздыхав над телом любимой женщины, поднимается и идет вершить суд над убийцами. Слишком просто. Те, кто это придумывали — никого не теряли. А я знаю другую сторону, когда кажется, что мстить уже незачем… И нужно время. Много—много времени, пока раз за разом пытаешься подняться на ноги, собрать себя по осколкам, чтобы хоть как—то склеить свою личность, понять, что всё равно дышишь, мыслишь: пусть любимых людей уже давно нет. Пока наконец—то не осознаешь — да, это правда: ты больше не услышишь смех дочери, она не протянет к тебе свои маленькие ручки, жена не обнимет  тебя, ты не сможешь увидеть даже могилы своих родителей… ты — никто. И ничего не сможешь вернуть. И когда ты понимаешься это, так просто сказать: и что? Всё равно отомщу.

У меня было время. Не хочу ничего возвращать, мне это не нужно. Я уже не смогу быть примерным семьянином и отцом, мне не нужна старость с поскрипывающим креслом—качалкой и пледом в окружении играющих правнуков и любящих внуков и детей. Только смерть тех, кто  сделал из меня бездушное чудовище.

Всё.

Как давно я не медитировал. Помню эту незабываемую легкость и ощущение полной свободы. Я устроился на полу в позе лотоса, и осторожно позвал Бездну. Нам надо о многом поговорить…

Алеша с удивлением смотрел, как меня окутала лёгкая серая дымка, приподнимая над полом сантиметров на двадцать. Постепенно эта дымка оплела меня плотным коконом. Покой… как я давно мечтал об этом. Глаза медленно закрылись, и я погрузился в Бездну, обжигающее холодное Ничто. 

А ведь когда—то я не принимал её…

— И теперь жалеешь об этом… — тихое еле слышное шипение раздалось где—то внутри пустого сознания.

— Нет, ты же знаешь, что  я не могу сожалеть. И если бы мог —  не стал. 

Бездна ласково улыбнулась.

— И не боишься сообщить это? Впрочем, ты знаешь, что от меня нельзя ничего скрыть. И не пытаешься… — это похвально. Но я всё равно накажу тебя за дерзость! Ты хотел поговорить? В следующий раз, а пока — смотри!

Когда—то

…Тишина ночи и легкий, еле слышный шелест не успевшей опасть листвы, в которой запутался сонный ветер. Хрупкая фигурка, закутанная в плащ, пытается как можно быстрее преодолеть отрезок пути, пролегающий через опустевший, покрытый мраком дворцовый парк. Тусклое мигание магических фонарей, кажется, сводит с ума. Последняя аллея. Осталось совсем немного, нужно только свернуть вон у того дуба, что бы срезать. Ах! — лучше бы она попыталась прокрасться по самому дворцу! Фигурка пугливо оборачивается на тревожно мигающий фонарь. Надо лишь положить найденные документы на стол, и все будет хорошо. Марис справедлив, он сможет помочь.

И тут на пути появляется другой человек. Она испуганно отступает и свет одной из ламп на секунду освещает лицо ночной гостьи парка. Ирэн… Женщина пытается разглядеть преградившего ей дорогу человека и, отшатывается назад.