Страница 43 из 110
Глаза, отливающие зелёным огнём.
Губы, в полумраке не кроваво-красные, а вызывающе чёрные, раздвинулись, роняя слова, смысл которых не достигал моего сознания.
Колени начали подгибаться ещё до того, как голос, часто снившийся снился во сне, но который я не чаяла услышать наяву, растёкся по комнате, наполняя пространство мягкими, вкрадчивыми звуками:
– Здравствуй, Одиффэ. Извини, что без стука. Хотелось сделать тебе сюрприз.
***
Это был шок.
Хотя где-то в глубине души во мне всегда тлела то ли надежда, то ли уверенность в том, что чёрный кот жив.
Первое, что я почувствовала, увидев оборотня – радость.
Они оба были живы. И это было здорово!
Потом пазл сложился в нужную картинку: Лейриан – Миарон.
– Почему? – сорвалось с губ.
Между бровей Миарона пролегла тонкая морщинка.
– Почему? – переспросил он. – Почему – что?
– Почему ты столько лет не приходил? Почему послал моего сына убить меня? Почему, Бездна, ты выбрал именно этот момент, чтобы явиться?! Почему?
Я не кричала. Откровенно говоря, не было сил.
Да и стоило немного повысить голос, как охранники, влетев в опочивальню, увидели бы весьма красноречивую картину: в чём мать родила красавец-мужчина, лениво растянувшихся на моих дорогих кружевных простынях.
– И это всё? – тряхнул он головой. – Я-то надеялся либо на горячие объятия радости, либо на огненные смерчи ненависти. А всё свелось к простому «почему»?
– Хватит! – вскинула я руку в жесте, сделавшемся привычным за годы власти, заставляющем придворных и челядь отступать. – Довольно. Находишь забавным встретить меня, словно одалиска, готовая к любовным игрищам? После того, как я полдня отстояла у гроба мужа? Возможно, следующее место, к которому я должна будут пойти, будет плаха, где отрубят голову моему сыну? Как это на тебя похоже, Миарон! Годами вынашивать месть и обрушиться с ней в самый неподходящий момент.
Глаза его в одно мгновение вытянулись в тонкие лезвия, но в следующую секунду вновь сделались человеческими:
– Как это на тебя похоже, Одиффэ, вот так с ходу думать обо мне лишь самое плохое. Откровенно говоря, я удивлён, что ты еще не предприняла попытки изжарить меня прямо на месте. Выучилась сдержанности? Определённо взрослеешь, моя Огненная куколка. Или, что увы, вероятнее, просто кровать свою бережёшь?
Сквозь напускной сарказм просвечивали раздражение, едва ли не досада.
Для того Миарона, которого я помнила, манипулятора и любителя изощрённый игр, это было не характерно.
– Не называй меня куклой. Терпеть это не могу.
Вытащив из сундука бархатный халат, принадлежащий Сиобряну (сердце больно кольнуло при мысли о покойном муже, но я велела совести заткнуться), я кинула одежду Миарону:
– Прикройся.
Он ловко поймал халат на лету. Одежда так и льнула к мускулистому гибкому телу.
Перехватив мой взгляд, оборотень понимающе ухмыльнулся:
– Что ж, я особо и не рассчитывал, что удастся раскрутить тебя на ночь любви вот так, с ходу. Досадно. В прошлый раз нас прервали на самом интересном месте, – он прихватил поясом халат, оборачивая его вокруг стройной талии.
В v-образном вырезе гладко поблескивала кожа на груди.
Я отвела взгляд, не зная злиться на эту вспышку вожделения или смеяться.
Столько лет моё тело было словно немое. Я не чувствовала ни к кому и ничего. Случайные прикосновения заставляли лишь отпрянуть, отгораживаясь от людей закрытыми, в пол и под горло, одеждами. Ну и броней королевского достоинства, конечно же, не позволяющего приближаться ко мне ближе, чем на десяток шагов.
– Время для любви и впрямь неподходящее. Я в глубоком трауре, вся в заботах и совершенно без сил, – в тон ему, деловито и насмешливо, ответила я, усаживаясь на кровать.
– Ничто так не подкрепляет сила, Огненная Ведьмочка, как хороший трах.
– Довольно.
Мне не нравились хамство и грубость.
Никогда.
А уж теперь, когда я успела привыкнуть к глубочайшему уважению, зиждущемуся на страхе, и подавно.
– Я не собираюсь говорить с тобой о морали, так как прекрасно помню, во что ты её ставишь.
При слове «мораль» брови Миарона взлетели вверх, с весёлым недоверием.
– Ни во что.
– Верно. При слове «мораль» меня охватывает скука. Наверное, потому, что чаще всего в одежды праведников любят рядиться лицемерные и трусливые грешники, у которых не хватает храбрости посмотреть в лицо собственным желаниям. Равно как и силы воли, чтобы своим грешным желаниям противостоять.
Его слова были как масло в огонь.
– Ты считаешь меня лицемерной? Трусливой? Грешной? Полагаю, именно такой все эти годы ты рисовал меня моему ребёнку? Бездушной тварью, променявшей его на корону?!
– О чём ты?
– Не притворяйся.
Я всё-таки не сдержалась и перешла на крик:
– Не притворяйся, что всё эти годы ты не имел никакого отношения к пропаже моего сына! Ты похитил его!!! А теперь заставил напасть на меня! Ты… ты…
Слова ругательств застыли на губах.
Ярость опала, подобно волне, откатывающейся после прилива.
Я не хотела видеть перед собой это лицо. Лицо демона, преследующего меня столько лет.
Двуликие! Если бы вы мне хоть на ненависть дали силы?
Но я не могла его ненавидеть.
Может быть, потом, когда привыкну к мысли, что он жив, и при мысли об этом не буду чувствовать дикую радость и горячую обиду.