Страница 13 из 30
Первую декаду весны он отпраздновал, вознаградив себя бутылочкой изысканного виски. Электронный протез наконец-то встал на своё место, пластиковые крепления плотно обхватывали запястье. Место сцепки выглядело не очень эстетично, но ему было всё равно. Он знал, что это ненадолго.
Вечер десятого марта выдался хмурым, с низкого неба сыпался мокрый снег, загоняя всё живое в укрытия. Он сидел на полупустом балконе в старом, накрытом одеялом кресле и, покачиваясь на расшатанных ножках, прищурившись, смотрел вдаль. Бутылка виски стояла рядом, на дне стакана медленно таял колотый лёд. В доме напротив горели почти все окна, за плотной пеленой снега они казались мутными огнями далёких маяков. Он смотрел вдаль и видел, как за этой снежной стеной живут и движутся те, кто, пройдя через трудности жизни, познал её простоту. Он видел моряков, день за днём уходящих в суровое северное море — и видел их жён, каждый день навсегда прощавшихся с ними. Он видел стариков, что всю жизнь пасли овец на ветреных склонах потухших вулканов. Видел женщин, живущих в юртах за полярным кругом, и не плачущих лишь потому, что это не принято в их племени. Видел тех, для кого свет маяка был больше, чем путеводным огнём, — он был самой жизнью. Видел и старого смотрителя, что зажигал огонь на маяке — чтобы рыбаки могли найти путь домой, к своим жёнам. В его глазах отражались отблески тысяч огней, зажжённых старым смотрителем — вечер за вечером, жизнь за жизнью. Жизнью, которой сегодня почти все лишены.
— Я наверстаю, — шептал он, и бутылка нервно позвякивала о край стакана, — я познаю жизнь так, как познали её вы…
Тихонько потрескивал лёд.
— Я обещаю вам, сохранившим душу, обещаю, что никогда не наступит тот проклятый день, когда в мире не останется жизни, не останется природного тепла, не зажгутся огни маяков… — бутылка виски пустела вслед за его словами.
— Я обещаю вам… — горячие губы нервно шевелились, не поспевая за горячечными мыслями. И среди них одна, всего одна в этом вихре, как укол алмазной булавки вонзилась в самую его суть, прожгла душу, проплавив все щиты и стены, обнажила уязвимое место.
Пустой стакан жалобно застонал под его пальцами, металл противно скрипнул о стекло. Он шумно выдохнул пар изо рта, скривился, скорчился, будто от боли.
— О нет, нет, нет… — перед его глазами проносились обрывки прежних мечтаний, которые он смял и выбросил, сменяв их на козырного туза. Он всегда хотел большего — и это большее всегда заслоняло от него ту простоту, ту сакральную наивность бытия, без которой нет и не могло быть жизни. Впервые его мозг был поражён сомнением, самым страшным, приходящим слишком поздно и дьявольски шепчущим в лицо… Выбор сделан — но правилен ли он?..
— Я ещё успею всё познать, — его голос звучал тихо и нетвёрдо, — я поставил на карту судьбу и выиграл вечность…
Чем дольше он шептал, тем больше разрастался страх внутри. Огни далёких маяков стремительно гасли.
— Я не найду свой путь домой?.. — полувопросительно, полу-утвердительно сказал он. Нашарил в кармане зажигалку и стал смотреть на пляшущий синеватый огонёк. В глубине пламени вертелись и клубились его мысли.
В них был кот — крупный, рыжий, домашний. Он сыто урчал, подставив солнышку холёные бока. Кот дремал, сквозь полуприкрытые глаза лениво созерцая мир. Кот прожил восемь из девяти жизней, и восемь девятых каждой жизни он спал. А остальное время ел. Играл с клубком, следил за бегом стрелок, смотрел в окно, ловил мышей, бродил неспешно по квартире, урчал, шипел и снова ел…
Хозяин кота — человек. А кот хозяина — кот. Просто кот. Человек спит всего треть своей жизни, то есть в 2,6 раза меньше, чем среднестатистический кот. Всё остальное время он занимается куда более важными вещами, чем бездельничающий питомец. Хозяин пишет музыку, преподаёт, посещает шахматный кружок и играет в бильярд. Всё это очень ответственные занятия, требующие умственного напряжения. К ночи хозяин устаёт так, что буквально валится с ног и засыпает — чтобы на следующий день были силы снова продолжить важные и ответственные занятия.
По выходным хозяин отдыхает — он ничего не делает. Ничего важного и ответственного. Но всё равно — постоянно бегает туда-сюда. Коту трудно уследить за ним. Хозяин спешит почитать, позвонить, поиграть, починить, перебрать, полистать, проварить, перемыть…
К ночи хозяин блаженно закрывает глаза. В этот момент кот ощущает самое близкое сходство с ним. И человек, и питомец одинаково расслабленно отдыхают на мягких пледах. А на следующий день…
Кот не может — да и не пытается уже давно — понять человека. Коту это ни к чему. Ему к чему только тепло под бок да полная миска под нос. Вот и всё, что нужно, чтобы со спокойной душой лежать и Созерцать. Коту странно видеть, как мечется человек — и чего ему нужно ещё? Ведь человеческая миска полна, а солнце так приятно греет. А там, куда уходят люди и коты, отжившие все жизни, всё одинаково, и шахматы там ни к чему.
Когда-то, будучи ещё молодым и неопытным, кот понимал, что суета хозяйская — всего лишь следствие несовершенства человека. Его неуёмного мозга, который не способен жить без своей, особенной пищи. И даже если эта пища третьесортна и отдаёт чем-то нездоровым — всё равно не может. Да ещё и это их любопытство… Нет бы лежать да птиц слушать часами. А им надо — позитроны, электроны, микроскопы, стетоскопы, силлогизмы, гармонизмы, теоремы… фырр, одним мявком!
Кот неспешно встаёт, мнёт лапками тёплый плед и ложится снова, повернув к солнцу другой бок. Светило медленно клонится к закату, и на его месте постепенно разгорается яркий оранжевый прожектор. Он уже не греет, только светит, и кот начинает мёрзнуть. Свет ему ни к чему. Холод пробирается под шёрстку, покусывает плюшевую кожу. Кот — не человек, но почему-то не уходит, а терпит, плотнее кутаясь в плед, тыкаясь носом в твёрдый подоконник. Солнце светит ему прямо в мордочку, и кот жмурится… жмурится, всё плотнее смыкая тонкие кошачьи, поросшие мелкой шёрсткой веки. Но солнце — настырное, рыжее, как соседская кошка — не унимается, продолжая светить. Никчёмный свет, бездумный, ненужный — не нужный коту, но, видимо, очень важный для солнца. У всех свои нужды, и их пересечение рождает недовольство… Кот поворачивается к солнцу мягким пузом. Лучи колют глаза, и, наконец, он лениво поднимает тяжеленные, сонные, пухлые веки…