Изумрудная скрижаль

– Что ж это такое, Анна Сергевна! – причитала она. – Всегда здоровенькие были, а тут… Бедный Лексей Петрович!

Вдруг Анита, будто вытолкнутая кем-то из липкого морочного забытья, вскинулась, приподнялась на кровати, открыла глаза и обвела комнату воспаленным взором.

– Где он? – прошептала она почти без голоса. – Где Алекс?

– Они туточки! – подскочила Вероника, обрадованная тем, что барыня пришла в себя. – Внизу… Я сейчас кликну!

Она ринулась к двери, но та распахнулась ей навстречу, и в комнату вошел Алекс. За ним на длинных, как у аиста, ногах вышагивал некто незнакомый. Анита едва ли успела как следует разглядеть вошедших – глаза ее закатились, она упала на постель и вновь погрузилась в забытье. Вероника замерла возле кровати. Она смотрела не на барыню и не на барина, а на страшного человека, которого тот привел с собой. Граф был похож на мумию, закутанную в черный саван.

– Вот она, – тихо сказал Максимов, указывая на Аниту. И добавил еще тише, чтобы не расслышала служанка: – Если вы отбираете мою жизнь, то, быть может, взамен спасете другую?

– Чтобы не нарушать равновесия? – усмехнулся граф, подошел к больной, всмотрелся в ее лицо, пощупал исхудавшую руку, приподнял веко. – Да… положение серьезное.

– Спасения нет?

– Я так не сказал. Прикажите своей горничной принести мой саквояж. Он в карете.

Максимов передал просьбу графа Веронике. Та замахала руками:

– Не пойду! Там этот идол поганый, а ну как опять привяжется? Боюсь я его, Лексей Петрович!

– Он тебя не тронет, – пообещал Максимов и сунул ей в руку «Патерсон». – Если что – стреляй прямо в сердце.

Вероника опасливо взяла револьвер, сунула под юбки и вышла. Глаза графа, наблюдавшего эту сцену, смеялись.

Пока Вероника отсутствовала, он еще раз осмотрел Аниту, на этот раз подробнее. Максимову было неприятно видеть, как паучьи лапы Ингераса, с которых тот так и не снял перчаток, прикасаются к телу Нелли. Но он промолчал.

– Ваша жена – нерусская? – спросил граф. – У нее черты лица, характерные для западноевропейских или латиноамериканских народов.

– Она испанка. Это важно?

– Я пришел к выводу, что у представителей разных наций одни и те же болезни могут протекать по-разному. Так что любая деталь может нам пригодиться…

Когда Вероника принесла саквояж, граф вынул оттуда острый как бритва ланцет, полюбовался его лезвием и снова наклонился над бесчувственной Анитой. Максимов схватил его за локоть:

– Кровопускание? Вы же видите: она и так потеряла много сил… Это убьет ее немедленно!

– Кто говорит о кровопускании? – проворчал граф. – Я хочу исследовать ее кровь и выяснить, насколько запущена болезнь. Вон то блюдце чистое? Возьмите его.

Ингерас говорил уверенно, со знанием дела, и Максимов повиновался, хоть и не слышал никогда ни о каких исследованиях крови. Граф приподнял одеяло, которым была укрыта больная, высвободил ее правую ногу. Некоторое время разминал подошву, затем осторожно оттянул в сторону большой палец на ступне.

Максимов смотрел на лекаря с надеждой, Вероника – с ужасом, как на колдуна, совершающего что-то богопротивное.

– Подставляйте блюдце, – скомандовал граф. – У вас в России для этого прокалывают безымянный палец, но я придерживаюсь французской методики. В ногах давление крови выше, несколько капель мы наберем, а больше пока и не надо.

Максимов поднес посудину к кровати, Ингерас сделал крошечный надрез между пальцев Аниты, и в блюдце закапала темная жидкость. Когда набралась лужица объемом с наперсток, граф зажал ранку пальцем в перчатке, немного подержал, бережно опустил ступню на простыню и прикрыл одеялом. Анита во время этой процедуры не очнулась – она не ощущала боли.

– Вы слышали что-нибудь о работах Мальпиги? – поинтересовался граф, доставая из саквояжа микроскоп и прикручивая его к столу.

Нет, – честно ответил Максимов.

– А понятие «кровяные шарики», введенное Левенгуком, вам знакомо?

– Нет.

– Может, вам, по крайней мере, доводилось слышать о лейкоцитах, открытых Хьюсоном?

– Не доводилось.

– Я мог бы прочесть вам лекцию об анализе крови… кстати, мне посчастливилось внести в этот процесс свою скромную лепту, усовершенствовать его… но не стану утомлять вас научными терминами.

Господин Ингерас отрегулировал микроскоп и задвинул под тубус блюдце с кровью Аниты. Приник глазом к окуляру, на несколько минут застыл – будто слился с прибором воедино. Максимов не дышал, Вероника тоже прочувствовала ответственность момента, глядела на графа уже не со страхом и отвращением, а как-то по-новому – как на волшебника, могущего сотворить чудо. Пусть даже этот волшебник практикует черную магию – главное, чтобы помогло.

Максимов мог видеть лишь глаза графа над шерстяной перевязью, и выражение этих глаз ему не нравилось. Они сделались удивленными, потом хищными, а под конец в них вообще промелькнуло нечто плотоядное.

– Что там? – не вытерпел Максимов. – Говорите же!

Граф перестал замечать окружающих. Увлеченный своим делом, он манипулировал на манер фокусника. Вот в его руках возникло откуда-то маленькое стеклышко, вот появилась трубочка, из которой он выдавил в кровь на блюдце немного пасты охристого цвета. Деревянной лопаточкой намазал получившуюся смесь на стеклышко, положил под микроскоп. Долго настраивал окуляр, рассматривал. Не удовольствовавшись проделанным, накапал в блюдце еще какого-то снадобья из темного флакона, вновь погрузился в разглядывание.

Наконец оторвался от окуляра и помассировал глаз кончиками пальцев.

– Могу вас обрадовать, – промолвил он удовлетворенно. – Я берусь за лечение вашей супруги. Но, как вы понимаете, ничего обещать не могу.

– Плевать мне на ваши обещания! Сделайте что-нибудь!

Граф неторопливо убрал в саквояж микроскоп и ланцет. Содержимое блюдца с тщательностью перелил в пробирку, закупорил пробкой и упрятал туда же. «Зачем это ему?» – подумал Максимов, но вслух ничего не сказал.

– Имейте в виду: лечить я ее буду своими методами, – безапелляционно объявил Ингерас. – Они отличаются от методов традиционной медицины, и современные доктора их вряд ли одобрят.

– К дьяволу современных докторов! – выпалил Максимов. – Если вы ее спасете, значит, ваши методы – самые правильные.

Граф подошел к окну и выглянул во двор. Снаружи уже смеркалось. Дождь прекратился, но свинцовые тучи не расходились.

– Задерживаться здесь нельзя. У вас есть экипаж? Нет? Ничего, доберемся на моем. Необходимо снести пациентку вниз и уложить в карету. Сейчас я позову Йонуца.

– Не надо! – поспешно возразил Максимов. – Я сам.

– Как хотите. Тогда жду вас внизу.

Граф двинулся к выходу, но Максимов остановил его:

– Ваше сиятельство…

– Что еще?

– Сколько времени на ваших часах?

Ингерас извлек свой хронометр, взглянул на стрелки.

– Четверть шестого. До моего замка – около двух часов езды, по скверной дороге будет дольше, но к ночи доберемся.

– Я не об этом. Судя по вашим часам, я уже десять минут как должен быть мертв.

Глаза Вероники полезли на лоб – она понятия не имела о состоявшейся в трапезном зале необычной дуэли. Человек в черном спрятал хронометр и проронил:

– Вы не умрете. Иглы совершенно безвредны, никакого яда в них не было. Я вас обманул.

– Для чего?!

– Я изучаю людей. Сказать человеку, что ему осталось жить полчаса, – мой любимый прием. Забавно наблюдать, как ведут себя те, кто это слышит… Девять человек из десяти бьются в истерике, проклинают меня и пытаются задушить. Последнее, как вы убедились, сделать не так-то легко… Но вы повели себя иначе и тем заинтересовали меня. Понимаете, здесь, в сердце Трансильвании, иногда бывает невыносимо скучно, а вы оказались неплохим собеседником. И ваша история меня тронула.

– Потому вы и согласились мне помочь?

– Поэтому тоже… – Граф больно сжал плечо Максимова своими костистыми пальцами. – Вы предложили свою жизнь в обмен на жизнь вашей жены. Такими словами не разбрасываются.