Изумрудная скрижаль

– Что ж, извольте, – проговорил граф. – Но у себя в кабинете я провожу химические опыты, там не слишком приятный запах… Идемте в вашу комнату.

Случилось то, на что рассчитывала Анита. Граф дважды повернул в замке ключ, подергал дверь, убедился, что она закрыта надежно, и кивком предложил своему спутнику следовать вниз по лестнице. Что оставалось Максимову? Только пойти за ним. Русский инженер был неловок и, спускаясь по неудобным высоким ступенькам, ткнулся плечом в забранное решеткой окошечко, через которое в башню струился дрожащий свет зимнего дня.

Этот условный сигнал услыхала Анита, притаившаяся на наблюдательной вышке, футах в десяти над тем местом, где находились Алекс с графом. Вышка продувалась всеми ветрами, Анита куталась в теплое меховое манто, но ее все равно знобило, и она, еще не восстановившаяся после болезни, заклинала Алекса поскорее выполнить порученную ему миссию.

Выждав для верности еще минуту, Анита по отвесной деревянной лесенке спустилась с вышки на площадку, где располагалась дверь в кабинет. Манто она оставила наверху, перекинув его через поперечную балку. Для рискованной экспедиции просторная одежда со множеством складок не подходила: в ней немудрено было запутаться и она производила лишний шум. Поэтому Анита осталась в специально надетой для такого случая амазонке, состоявшей из тесного приталенного жакета и узкой юбки. Хорошо, что еще в России догадалась сунуть этот комплект в один из чемоданов. Как чуяла, что пригодится.

Сделанная Максимовым отмычка позволила без особых хлопот открыть таинственную дверь. Анита постояла немного, прислушалась и, вдохнув полной грудью, шагнула в графский кабинет.

В этот самый момент граф и Максимов входили в комнату, где Вероника оттирала золой тарелки, оставшиеся после завтрака, и полоскала их в тазу с горячей водой. Максимов велел ей удалиться. Оставшись с графом наедине, вполголоса спросил:

– Господин Ингерас, как я могу добраться до города?

– До города? – Граф удивился. – До какого города?

– До ближайшего. Должен же быть рядом какой-то город…

– Хм… А зачем он вам?

Максимов притворно смутился.

– Понимаете… Моя супруга просила кое-что купить для нее.

– Что именно?

– Например, зубной порошок…

– Он есть в замке.

– У вас с мятой, а она предпочитает коричный. Кроме того, ей нужно пополнить запас духов, туалетной воды, пудры…

– Составьте точный список. Йонуц все закупит и передаст вам.

Граф говорил короткими рублеными фразами, недвусмысленно подчеркивал, что ему некогда и пустопорожнее суесловие отрывает его от важных дел.

– У вас все? – Граф повернулся, чтобы уйти.

Максимов прикинул: они проговорили не долее трех минут – гораздо меньше, чем просила Анита. Если Ингерас застигнет ее в своем кабинете, будет неприятно.

– Нет… погодите. – Максимов положил графу руку на плечо; тот содрогнулся и отпрянул, будто ключицу ему обжег раскаленный металл. – Скажите правду: вы не хотите, чтобы я покидал замок? Даже на несколько часов…

– С чего вы взяли? – набычился граф, но немедленно взял себя в руки, заговорил сдержанно: – Вам мало вашего прошлого лесного злоключения? Я беспокоюсь о вас.

– Йонуц мог бы сопровождать меня. С ним я не заблужусь.

– Там, куда он ездит, и так ходит достаточно сплетен обо мне и моем замке. Если его увидят в обществе незнакомого человека, возникнут новые пересуды. Я бы этого не желал. Это ни в моих интересах, ни в ваших…

Пока Максимов тянул время, ведя с графом бесполезный диспут, Анита осваивалась в заветном кабинете. Окна здесь были задвинуты тяжелыми портьерами, свет давала одинокая стеариновая свеча в богатом канделябре, украшенном смальтой. Пришлось немного повременить, чтобы глаза приспособились к полумраку.

В первые мгновения кабинет Аниту разочаровал. Типичная келья ученого затворника. Бюро из розового дерева с золочеными бронзовыми накладками, выдвижные ящики для бумаг заперты, к ним не подошел даже хитрый ключ Алекса. Два виндзорских стула с простыми точеными ножками и прямыми спинками, набранными из тонких прутьев. Два кресла с парчовой обивкой и толстенными ножками. Два стоящих друг против друга книжных шкапа – просторных, каждый во всю стену. На одном из них громоздился бюст философа Гермеса Трисмегиста.

Анита присмотрелась к книгам, теснившимся на полках. Там были большей частью труды по истории человечества и медицинские трактаты. Анатомические очерки Уильяма Гарвея, работы Везалия, Шлегеля, Хейлза, Эйлера соседствовали с сочинениями Геродота, Иосифа Флавия, Полибия, Фукидида, Страбона, Тацита, Тита Ливия, Плутарха… Особенное внимание хозяина кабинета привлекали события, происходившие во втором тысячелетии до Рождества Христова, более поздними хрониками он интересовался мало. Среди прочей литературы Анита обнаружила пять или шесть изданий Библии на разных языках, а также множественные рефераты виднейших богословов. Это подтверждало слова графа о том, что религия для него – не пустой звук. Божественные промыслы занимали его в такой же степени, как историография и врачебное дело.

Почти все книги в шкапах были потрепаны, иные зачитаны до дыр, испещрены бессчетными пометками, каковые являли собой разновидность скорописи, неизвестной Аните. Можно было с уверенностью сказать, что эти тома стоят здесь совсем не красоты ради – хозяин пользуется ими весьма активно.

Закончив осмотр бюро и книжных полок, Анита подошла к небольшому сосновому серванту, стоящему сбоку от двери. За стеклянной дверцей она заметила бутылочку, очень похожую на ту, в которую граф Ингерас сливал кровь, взятую у ирландца О’Рейли. Возле бутылочки стоял обычный винный бокал. Анита открыла дверцу, вынула оба предмета. Бутылочка была пуста, но на дне ее виднелись засохшие темные капли. Точно такие же капли Анита разглядела и на дне бокала.

Она замерла перед сервантом, держа в руках две стеклянные емкости, как вдруг с лестницы донесся звук торопливых шагов. Анита нарочно оставила дверь приоткрытой, чтобы уловить любой шорох. Сомнений не было: это поднимался граф! Алекс сумел задержать его минут на десять, не более того.

Анита с проворством циркачки вернула бокал и бутылочку на место, закрыла сервант. Мысль о бегстве пришлось оставить – шаги графа становились все отчетливее, он был уже близко и непременно увидел бы ее, высунься она из кабинета. Тогда Анита, не теряя рассудительности, заперла дверь изнутри гвоздем-спиралькой, нырнула за оконную портьеру и затаилась там.

Вошел граф, Анита видела его через щелку в занавесях. Мысленно похвалила себя за то, что надела именно амазонку: одежда плотно облегала тело, не создавала дополнительного объема и в ней несложно было затеряться среди крупных портьерных сборок.

Теперь молиться, чтобы граф не задержался в своей келье надолго. Иначе скоро ноги затекут, спина одеревенеет и стоять в неподвижной позе будет невыносимо.

Ингерас был чем-то раздражен. Анита подумала: это из-за Алекса. Но граф вел себя как алкоголик, ищущий чего-нибудь выпить. Заглянул в сервант, извлек оттуда бокал и бутылочку, сердито посмотрел на засохшие капли. Будучи уверенным, что никто за ним не подсматривает, стащил с ладоней перчатки. Анита сощурилась, чтобы видеть лучше, и ее как будто пронзило током. Она поняла, отчего граф прячет свои руки. У него на пальцах не было ногтей – вместо них виднелось что-то сморщенное и как будто изъеденное ржой. Кисти были такими же мертвенно-бледными, как и лицо.

Однако еще больший ужас она испытала, когда Ингерас сдернул с подбородка шарф. Нет, сам подбородок оказался ничем не выдающимся, зато рот… Губы графа напоминали две тонкие ниточки, они не смыкались, а из-за них выпирали красные десны и – кошмар! – самые натуральные клыки.

Анита чудом не потеряла сознания, импульсивно схватилась рукой за портьеру. Хорошо, что граф ничего не заметил – его заботило нечто другое. Он взял стоявший на бюро графин, плеснул воды сначала в бутылочку, затем в бокал, взболтал получившуюся светло-коралловую жидкость, жадно выпил, но это его не успокоило. Он быстро обмотал шарфом лицо, натянул перчатки, потом вытащил откуда-то крошечный ключик, открыл им нижний ящик бюро, достал оттуда миску, ланцет, несколько льняных лоскутков и со всем этим спешно вышел из кабинета, даже не позаботясь запереть за собой дверь, чего с ним прежде не случалось.