Страница 3 из 165
- Ясно. А кем вам доводится господин Рушников?
- Федор Кузьмич – брат моей матери. Маменька попросила его пристроить меня у себя, в полицейской части.
- Так и служили бы под крылом у родственника. Почему ко мне проситесь?
- Наслышан о вашем мастерстве. Я ведь у дяди и начал служить. В полиции про вас столько рассказывают! Они там все ваши дела знают.
- Ну, уж и все, - самодовольно хмыкнул сыщик.
- Сначала дядя меня, точно, у себя хотел оставить. А потом сказал: «Больно много ты рассуждаешь да философствуешь вместо простого исполнения. На нашей уголовной рутине нужен другой характер. Такие, как ты, нужны в штучных делах. Попытай, говорит, счастья у Вильяма Яковлевича. На Москве в тонком деле лучше его нет. И сравнить его, говорит, можно только с его превосходительством Иваном Дмитриевичем Путилиным – начальником сыскной полиции в Петербурге. Он, дескать, начинал младшим помощником квартального надзирателя на Толкучем рынке и вон как поднялся! Ну, а вы здесь, в Первопрестольной[6], без чинов, но в том же ряду состоите. Так и сказал. Вот я к вам и пришёл настоящему сыску учиться.
- Сколько вы в полиции пробыли? Москву хорошо узнали?
- Полтора года. Знаю улицы, рынки, злачные места.
- А как у вас со здоровьем? У нас бывает, что днями бегать приходиться. Хронических заболеваний нет? Дурных пристрастий? Лучше сразу скажите – все равно наружу выплывет.
- Кажется, нет ничего такого, – сильно сконфузившись, проговорил Ипатов. – Мамаша говорит, что я горазд сладкое кушать, а боле - ничего.
- Сладкое? – недоуменно переспросил Вильям Яковлевич. – Ах, сладкое! Ну, это ничего, это можно, – хохотнул он и сделал строгое лицо. – В меру, конечно. А кстати, сколько вам лет?
- Осенью двадцать один будет.
- Где вы живете в Москве?
- Первый Хвостов переулок, дом Крупениной, в мезонине. Она матушкина подруга по пансиону и терпит меня задаром.
- А что ж, не у дяди?
- Я хочу быть сам по себе, – набычился молодой человек. – Он мне не нянька.
- И то верно. Что ж, каждый день на службу из Замоскворечья таскаетесь?
- Так дешевле.
- Не годится. Перебирайтесь сюда, на Сретенку. Здесь рядом, в Печатниковом переулке, у нас на примете есть хорошая квартира. Вам в самый раз будет. Мой Спиридон Кондратьевич обо всём договорится. А то, как до дела дойдет, я же вас не дождусь, пока вы из этакой дали ко мне доберётесь. Сколько вам платили в полиции?
- Двадцать шесть рублей.
- Деньги хорошие, но маленькие. Я вам кладу пока пятьдесят, но с испытательным сроком – на одно-два расследования. Потянете – будем работать вместе, нет – не обессудьте. Когда ваш день рождения?
- Я родился на зимнего Александра Невского – 23-го ноября[7].
- Стрелец. Замечательно. А знаете, как переводится с греческого ваше имя?
Ипатов кивнул.
- Защитник людей.
- Верно. И это плюс в выборе вами профессии сыщика. Вот вам бумага, перо. Напишите мне полную дату своего рождения, место, желательно время суток – может ваша матушка когда обмолвилась. Еще мне нужны такие же сведения о ваших родителях. Надо составить вам астрологическую карту, чтобы знать ваши сильные и уязвимые места. Это пригодится в работе. Да, и пожалуйста, не вздумайте отпускать усов, бачков и тому подобной растительности. Вы мне нужны исключительно в бритом виде. Хорошо, что вы, скажем так, светлой масти. В нашем деле это - большой плюс. У меня, как видите, с этим - проблема.
И Вильям Яковлевич продемонстрировал собеседнику свое выразительное лицо. Против такой внешности, Александр – защитник людей, мог предъявить только глубоко посаженные серенькие глазки, мышиного цвета волосы, белёсые брови да маленький нос уточкой. А вот сидевшего перед ним человека чёрной масти, не портила даже лёгкая конопатость светлой кожи, а только придавала, в сочетании со всем внушительным обликом, какой-то нерусский, иностранный вид.
- Да, у вас фактура, – с мужской завистью вздохнул Ипатов.
Молодой человек ещё раз посмотрел за спину Вильяма Яковлевича и в другой раз удивился похожести портрета и оригинала.
- Безвозмездно даю вам подъёмные - на обмундирование, – продолжал сыщик. – В этом, простите, ходить не годиться. Вам придётся бывать со мной в обществе. Сами ничего не покупайте – доверьтесь моему Спиридону. Он сделает всё в лучшем виде. И последнее. Поначалу старайтесь больше слушать и запоминать. Не стесняйтесь осведомляться о непонятном у меня или у Кондратьича. Он человек опытный, хорошо знающий жизнь и наше дело, хотя и не без причуд. Я без его помощи не справился бы ни с одним делом. Это незаменимый работник, каким хотелось бы в будущем видеть и вас.
Из-за закрытой двери кабинета послышался сдавленный удовлетворённый вздох и после секундной паузы раздался негромкий стук. Голосом Спиридона спросили можно ли подавать обед.
Трапеза была такой, что Ипатов подумал, как бы ему не лопнуть от обилия съеденного. Вильям Яковлевич подумал, что юношу надо почаще приглашать к обеду: видно, что молодой организм не доедает. Спиридон же Кондратьевич подумал о том, что, если этот молодой организм у них приживётся, то заказывать провизии придётся вдвое больше, чем сейчас.
***
На следующее утро Вильям Яковлевич и новый помощник отправились на Тверской бульвар к господину Арефьеву. Встреча была назначена на девять. Небо, по-прежнему, хмурилось, но дождь перестал. Они взяли извозчика и поехали по шумной Сретенке в сторону Кремля. В городе везде чувствовался праздник. Даже лошадка, которая их везла, по московскому обычаю, была разукрашена бумажными цветами.