Страница 159 из 165
- А как же я? – с надрывом в голосе спросил Ипатов.
- Ты останешься здесь. Будешь один за всех, как у этих, как их там, мушкетёров, чтоб им, масонским душам, пусто было. Понял? А сейчас уходи домой. Завтра утром, как ни в чём не бывало, придёшь на службу и тут же беги за дворником: вызывай полицию. Сам ничего не бойся: здесь такие люди замешаны, что на тебя подумают в последнюю очередь. Главное, стой на своём, что ничего не знаешь – самая для тебя выгодная позиция. Скажешь, что я уехал с Катериной заграницу, а когда и куда – не знаешь. Секретарь не обязан знать семейные дела. Вот и всё. После всех формальностей дождёшься определения по наследству и телеграфируешь мне на главпочтамт в Париж, что и как. Деньги возьми. Тут я вижу у Вилли, кроме франков, три тысяч нашими. Бери-бери. Они всё равно пропадут, когда полиция явится, а тебе они пригодятся. Здесь всё опечатают и счёт в банке закроют. Как Вильяма хоронить будешь? Что значит почему? Больше некому. Не на этих же, анафем, перекладывать такое дело. Отпевать зови из Чудова – сошлись на меня – сделают всё как надо. В крещении он Владимир, запомни.
Мужчины замолчали. Ипатов всё медлил уходить. Он хотел сначала удостовериться, что Собакины без приключений покинут особняк.
Вдруг, Катерина Павловна резко вскочила с дивана и бросилась на мёртвое тело мужа. Она стала исступлённо целовать его лицо и окровавленную грудь, вскрикивая:
- Любовь моя, как мне жить без тебя, как дышать, скажи!
У Ипатова всё внутри перевернулось от жалости. Он попытался оторвать её от трупа.
- Я никуда не поеду, никуда от него не поеду, – повторяла обезумевшая женщина. - Вы что, не понимаете, что я не хочу жить! Ипатов, позовите Спиридона Кондратьича. Только он может сказать, что мне делать.
Видно было что, совершив убийство в помешательстве рассудка, она не помнила того, что сделала и даже не видела Канделяброва, который лежал в луже крови за креслом Вильяма Яковлевича. Отец Меркурий на её слова только крестился. Он в ужасе подумал, что не сможет с ней справиться в таком состоянии и увезти из страны. Почувствовав его сомнения, Ипатов с утроенной силой приступил к уговорам:
- Катерина Павловна, голубушка, нельзя вам здесь оставаться. Подумайте о маленьком. Вильям Яковлевич вам не простит, если с ним что-нибудь случится, и вы не сохраните наследника. Здесь скоро будет много чужих людей, которые замучают вас своими вопросами. Вашей беде нельзя помочь, но надо избавить от неё ребёнка Брюса.
Потихоньку, он заставил её встать и, продолжая говорить одни и те же доводы на разные лады, гладя по голове, как малого ребёнка, повёл в её комнату, где помог собрать небольшой дорожный саквояж. Уже посветлело небо, когда они уехали на вокзал, оставив его один на один с двумя дорогими ему мертвецами. Александр знал, что надо уходить, но медлил. Он обошёл весь дом, прощаясь с ним, как с живым существом, родней которого в Москве у него не было и уже не будет. За ним неотступно шёл Бекон. Кухня, столовая, «маскарадная», комнаты Канделяброва. Ему казалось, что он даже видит Спиридона, который печально кивает ему, как бы говоря: ничего не поделаешь, вьюнош, терпи. Ипатов заглянул в ванную и совершенно явственно услышал голос Собакина, который беззаботно напевал свою любимую:
«Над Москвою тучи ходят, Ветер яростно шумит. У красавца удалого Сердце ноет и болит. Эх, сердце ноет и болит!».