Страница 5 из 227
- Мост… - неожиданно ахнула Катя, пока Драгомир собирал валежник и ломал колючие ветки на растопку.
Тот мимоходом бросил взгляд на бывшую переправу. К этому времени возле обрушившегося моста собралась толпа зевак, - похоже, большая часть жителей ближайшей деревни. Стояли и несколько экипажей, которым теперь придется ехать обходной дорогой. С того места, где находились Катя и Драгомир, голосов было не слышно, слишком далеко, но о чем разговаривали люди, оставшиеся без сообщения с соседними селениями, можно было представить.
Ничего не сказав, Драгомир бросил на траву охапку хвороста. Достал кресало и коробочку с трутом и, сев напротив Кати, принялся молча высекать огонь.
- Цыган, - окликнула Катя. – А как же… мои люди, они… - она не договорила, с надеждой глядя на него.
Драгомир подпалил тоненькую щепку, осторожно раздул тлеющую искру и сунул ее в груду приготовленного хвороста. Вскоре ветки негромко затрещали, растущее пламя раскинуло оранжевые лепестки, пожирая топливо. Густеющий белый дымок взвился над ними, повеяло теплом и смолистым ароматом горящего можжевельника.
- Нет больше твоих людей, княжна.
Катя недоверчиво смотрела на Драгомира.
- Как же так, - возразила она, - неужели они не сумели спастись? Аникей и Степан, молодые, сильные, разве так может быть? Ведь я же выплыла…
- Степан – это форейтор? – хмуро уточнил цыган. – Лошадь его сбросила, а остальные, постромки оторвав, прямо по нему и понеслись, в лепешку раздавили. А кучер на мосту был, когда тот рушиться начал. Балками его закидало, где уж тут спастись.
Закрыв лицо дрогнувшими ладонями, Катя долго молчала.
- Пресвятая Богородица, за что? Чем я Бога прогневила? – с каким-то странным удивлением произнесла она и совсем тихо добавила: - У меня же теперь никого не осталось. Даже… даже одежды своей и то нет. Что же делать мне? Как до Москвы добираться? Христаради идти просить?
Драгомир неодобрительно покачал головой:
- Что делать, говоришь? Ну, перво-наперво за новопреставленных помолиться не помешает. А потом и о себе подумаем. Нам, живым, торопиться некуда.
Услышав этот лишь слегка завуалированный упрек, Катя весьма воинственно вскинула на него глаза, но сдержалась. Нелегко ставить на место того, кто только что спас твою жизнь. А ведь она даже спасибо ему не сказала…
- Не могу я сейчас молиться, Драгомир, - отрезала она. – У меня голова болит, душа кричит, пусто мне, не до молитвы сейчас.
Драгомир помолчал.
- Как зовут-то тебя?
- Катериной.
- Ладно, Катерина, давай поглядим, что там с твоей головой.
Пересев поближе к девушке, он положил ладони на ее густые, черные, уже подсыхающие волосы. Катя мучительно напряглась, когда сильные пальцы принялись бережно ощупывать раскалывающийся от боли затылок.
- Нет раны, княжна, - сообщил Драгомир, - повезло тебе. Шишка и только. Еще бы, такая грива! Лучше, чем хвост у моего жеребца. Да и шляпа, думаю, смягчила удар. А теперь расслабься, глаза закрой и помолчи.
Катя повиновалась, сама не зная почему. Может быть, оттого, что в голосе и руках цыгана была некая властная и в тоже время умиротворяющая сила. Бережно, едва прикасаясь, он гладил ее голову и мелодично нашептывал по-цыгански что-то, звучавшее как нежная колыбельная.
Сколько прошло времени, она не знала. Завороженная звуками его чарующего низкого голоса, Катя, казалось, грезила наяву и очнулась, только когда Драгомир спросил, замедлив движение пальцев:
- А теперь легче стало, верно?
- Да, - с удивлением сказала Катя, прислушиваясь к себе.
- Вот и хорошо. Глядишь, к вечеру совсем пройдет. Еще что болит?
Катя молча протянула исцарапанные руки. Кровь больше не шла, но мелкие ранки, нанесенные стеклянным крошевом, весьма ощутимо саднили. Драгомир смазал их какой-то горьковато пахнущей мазью, и боль постепенно начала утихать.
- Спасибо, Драгомир, - не глядя на него, выговорила Катя. – За все тебе спасибо…
Ах, если бы душевную боль можно было излечить так же, как телесную! До самой смерти ей не забыть последний, мертвый взгляд мадемуазель Дюбуа. Может быть, потому и кричала она так страшно, что понимала в озарении предсмертном, что ей не спастись? Как замолить этот грех? Даже самая суровая епитимья не поможет…
Драгомир набил табаком трубку, прикурил от горящей ветки и вытянулся у огня.
- Не казни себя, - произнес он, и Катя вздрогнула, пораженная тем, как точно цыган угадал ее мысли. – У тебя не было другого выхода. Или умереть вместе с той женщиной или попытаться выбраться. Никто не упрекнет тебя за то, что ты выбрала второй путь.
Катя хрипло прошептала:
- Ты ничего не понимаешь. Я очень виновата. Она мешала, повесилась на мне, как черт на сухой вербе, и я ударила ее. Да так, что она сознания лишилась, а может быть, от недостатка воздуха с ней это произошло, кто знает? Думала, выберусь сначала сама, потом ей помогу, иначе обе погибнем. Только не вышло… У меня два пути было, а у нее сколько?..