Страница 22 из 30
– Никто больше не будет произносить его имени в моем присутствии. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Всем понятно? Замечательно.
Дети смотрели на нее непонимающими глазами – она не замечала их взглядов.
Поздней осенью Юли вернулся в деревню. Вернее, на полигон. Осунувшийся, постаревший, он много пил, мало разговаривал с окружающими. Его старались не раздражать, хотя сделать это было практически невозможно, потому что его раздражало все. С местными не встречался – посылал вместо себя Стива, либо Семена.
А в селе уже давно спрашивали, где командующий. Сначала сослуживцы говорили, что он в командировке. Что ж, это походило на правду. Но люди видели, как изменилась Даша, поползли слухи, что между командующим и его принцессочкой пробежала черная кошка. Ком все обрастал совершенно фантастическими вымыслами.
– Говорят, у него другая появилась, вот он и ушел от Дашки.
– Да нет, не у него, а у нее, а он их застукал. Машина чужая стояла возле дома.
– У них завсегда много машин стоит.
– Нет, не такая. И мужчина не такой – новый. Так еще страшно зыркнул на меня – все аж захолодело внутри. А потом он вылетит. Дверью хлоп, в машину – и помчался. Стив чего-то приезжал. И все туточки…
– Чего она-то ушла?
– Кто их знает. Оба здеся. Она словно смерть, только глазюки одни остались. Все с себя поснимала: кольца, серьги. Идет – губы сжала. А он совсем глаз не кажет. Говорят: дюже пьет. Ни он, ни она к дому ни ногой.
– Странная она все-таки. Все у нее не по-людски. И сходились не по-людски, в хоронючки играли.
– Что ты. Гордячка. Мы недостойны ее внимания. А сама-то вот одна – выдюжит. Эт ведь он все волок: и семью, и ребят, и бабку.
– Ну, детям-то помогает, небось.
– Не знаю, но проведывать ни разу ни приехал, а уж давно здесь. И ребят не видно и не слышно. Живут у Татьяны друг у друга на головах.
– В тесноте да не в обиде.
– Ой. Ну, прям, как при Сталине ты еще вспомни. Сейчас-то другая жизнь, да и они к иному привыкли.
– Это их дело.
– А Татьяна-то чего? Она и раньше не очень жаловала его.
– Молчит. Как в рот воды набрала.
– Да ты что? Знать, и вправду что-то случилось.
Обсуждения шли полным ходом. Всем до жути хотелось хоть одним глазком взглянуть на командующего, но он нигде не показывался и по телефону на звонки не отвечал.
Сонечка мучилась больше всех. Она была его любимицей, он баловал ее, за что часто получал от Даши взбучку. После маминого заявления о табу на имя отца Соня решила, что надо все равно что-то сделать, хотя бы выяснить, в чем дело. Сказала об этом братьям. Рассудительный Стас ответил:
– Может, они без тебя разберутся. Не видишь разве, как маме тяжело.
– Вот дурак. Так я же как раз и хочу ей помочь.
– Если мама не сочла нужным ничего нам объяснить, значит, на то есть причины, – не сдавался Стас.
– А я хочу знать, – упорствовала Соня.
– Когда-нибудь узнаешь.
– Когда-нибудь? Я хочу сейчас, – капризничала Соня.
– Вот заладила. Сейчас, сейчас. Сейчас ты еще маленькая, памперсы только перестала носить. Многое ты можешь понять?
– А вот и многое, – обиделась Соня. – И памперсы я перестала носить давно.
– Да, конечно, нам ведь целых семь лет. Какой огромный жизненный опыт.
– Слушай ты, профессор кислых щей, и без вас обойдусь. Можете сидеть и ждать, пока не состаритесь, глядишь, перед смертью узнаете, почему мама с папой разошлись, а я ждать не хочу и не буду.
– И чего же ты будешь делать? – спросил Юра.
– Пойду к папе и спрошу у него, – сказала девочка.
– Как оказывается просто. Она пойдет и спросит. А кто тебя пустит к нему? – закричал Стас.
– Как это кто? Меня что могут не пустить? – опешила сестренка.
– Могут, – серьезно ответил Юра. – Мы ходили – нас не пустили. Сказали: приказ командующего, то есть папин приказ.
Соня не спала всю ночь. Чтобы папа, ее папа, отдал такой приказ – в голове не укладывалось. Это выше ее детского понимания. Нет, она не будет Софьей Юлиусофовной Бланки, дочерью своего отца, если не разгадает эту шараду. А их-то она наловчилась разгадывать: папа научил. Папа. Слезы навернулись на глаза, и она заплакала.
У Сони было упорство матери и взбалмошность отца. Она могла сделать, сказать что угодно и кому угодно. Не пропускают по приказу командующего. Да сколько угодно! Она найдет другой путь. У них с папой есть свои тропки-дорожки на полигон. Однако Соне пришлось сильно удивиться и задуматься, крепко, не по-детски задуматься. Все их лазы были либо тщательно забиты, либо заставлены так, что через них не было возможности попасть на территорию полигона. Кроме того, Соня увидела усиленные караулы с … собаками. Папа! На своих детей с собаками. Вечером она ничего не съела. На вопрос, не заболела ли она, молча пожала плечами и пошла спать.
– Ну, что, убедилась? – спросил Стас.
Они с братом поняли, почему она отказалась от ужина.
Соня замкнулась в себе. Она, разумеется, не собиралась оставлять своих попыток. Просто теперь решила действовать по-другому. Надо прийти к папе и сразу его огорошить, чтобы он не успел выгнать ее. Но где найти то, что заставит его удивиться, ведь он редко это делает. Соня стала настоящей шпионкой. Она знала, что копаться в чужих вещах – нехорошо, но по-другому не получалось. Если бы взрослые удосужились объяснить, хоть самую малость, в чем дело, она бы никогда не решилась ни на обман, ни на копание в маминых вещах.
Сказавшись наутро больной, Соня осталась дома только с бабушкой. Брать ее в союзники, конечно же, нельзя. Девочка знала, что бабушка недолюбливала папу. Но и избавиться от нее тоже было проблемой. Тогда Соня решилась на обман.
– Бабулечка, – больным голоском проговорила она.
– Чего, моя касатка? Чего, моя кровинка? – баба Таня заспешила к внучке.
– Бабуль, как хочется мороженого.
– Мороженого? Так, милая, а вдруг у тебя горлышко заболит?
– Не заболит.
– А где болит?
– Не знаю, как будто везде.
– Ой, господи, грехи наши тяжкие. Чего ж это с тобой? Да я сбегала б в магазин, а ты тут как?
– А я полежу, – спокойно ответила Соня.
– Полежишь. Ну, чего ж, полежи, – засуетилась баба Таня, подтыкая одеяло вокруг внучки. – Полежи, я мигом.
– Не надо мигом, – перебила ее Соня. – Ты старенькая: заспешишь – упадешь.
– Ничего, ничего. Ты лежи, моя хорошая.
Как только дверь закрылась, Соня соскользнула с постели, подбежала к окну, подождала, пока бабушка скроется за поворотом, и пошла в мамину комнату. Она проверила все ящики – ничего. Выходит, она зря старалась. В фильмах всегда находится какой-нибудь документ, записка. А тут ничего. Соня разочаровалась. Нет. Надо думать логически, как учил папа. Папа… Стоп… Слезы потом… Итак… Мама ведь тоже не глупая. Она знает, что у многих есть к ней вопросы, на которые она по непонятным пока причинам не хочет отвечать. Наверное, есть какая-нибудь зацепка, очень важная. Нормальный человек положил бы ее в сейф – его здесь нет. В ящик стола и запер бы его. Нет. Слишком просто. Мама могла догадаться, что дети рано или поздно могут открыть ящик. Где же тогда, где? Эврика! Ну, конечно. Еще папа говорил – положи в самое необычное место. У него частенько фляжка с коньяком лежала в кроватке ее куклы. Соня стала искать в маминых тетрадях, планах уроков и нашла две бумаги.
К обеду она действительно заболела. Принесенное мороженое не порадовало ее – она даже не прикоснулась к нему.
– Соня, я вызову врача. У тебя жар, – сказала мама.
– Все равно.
– Что значит все равно? А если совсем разболеешься? Придется в больницу ложиться.
– Все равно.
– Соня, черт побери, – не выдержала Даша. – Что за тон?
Девочка пожала плечами.
– Мама, можно я уйду к папе? – вдруг спросила она.
– Что?
Даша сидела бледная, как мел, не совсем осознавая, что сейчас сказала ее дочь. Наконец, спросила: