Пентаграмма семи чувств

Неужели... Нас всех ждет та же участь?

Хрустнуло что-то перед этим столом на стене и сквозь камни проявилась растекающаяся кровавая пентаграмма, висевшая над девушкой, которая забрызгала кровью все свое белое одеяние, но которую это совершенно не заботило.

- Андрей?.. - робким, еле различимым шепотом позвал кто-то, и я повернулась на звук. Это была та самая девушка, к которой поворачивался этот только что убитый парень перед самым концом с сильной любовью и заботой в глазах.

Я поймала взгляд Максима, в котором читалось неимоверное сочувствие к этой девушке и обезоруженный, неконтролируемый страх за нашу судьбу.

И вдруг отчаянный крик разнесся по всей пещере, отскакивая от стен, и смешался с рыданиями в агонии:

- АНДРЕ-Е-Е-ЕЙ!!!

ЧАСТЬ 2

ИГРЫ С ОГНЕМ ВО МРАКЕ

Глава 16

Слышу свое собственное дыхание, мерное покачивание грудной клетки в такт биения сердца, размеренного, похожего своей безжизненной монотонностью на вечный механический двигатель, такой же пустой, как и мои надежды.

Слышу, как где-то в уголке за оставленные мною крошки черного хлеба борются крысы – единственные мои собеседники в этом богом забытом месте - они шаркают своими когтистыми лапками по каменному полу, на котором я, кстати, и лежу. Выживание ля них – первостепенно. Кто бы сомневался – природный инстинкт дает о себе знать даже тогда, когда твои мозги размером меньше грецкого орешка.

А я – человек. У меня все природные инстинкты притупились, благодаря моему воспитанию и, безусловно, окружению. Мне сейчас лишь бы поскорее сдохнуть. Я ничего не ем – по крайней мере, стараюсь. Но, судя по тому, сколько я тут пробыла, мой организм питается на солнечной энергии, и голодная счастливая смерть мне не грозит.

Кто-то может сказать, что жить с крысами – это ужасно. Что они такие противные, страшные, да и вообще переносят кучу болезней и грызут провода. Как по мне, так крысы красивые. Я помню крыс. У них такие маленькие черненькие глазки и забавные носики, усы на которых шевелятся, когда крысы дышат или пытаются учуять пропитание.

Шея затекла, но мне не хочется двигаться, давая понять людям за дверью, что я проснулась – не зачем им это знать. Да и в чем смысл мне двигаться? Крысы вон и те могут убежать отсюда. Толи дело я – убогая, тощая девушка, пробывшая здесь более трех лет.

Сюда я попала совершенно случайно.

Это был тихий, промозглый осенний вечер.

Мы с родителями и огромной толпой гостей отмечали свадьбу моей старшей сестры. Как сейчас помню ее пышное струящееся платье и шикарные светлые волосы, которые волнами спадали прямо до бедер – она решила, что заплетать их не стоит. Какая же она была красивая. Помню звон бокалов, от которого у меня немного резало уши, но который в сочетании с приятным галдежом гостей  и музыкой составлял всю симфонию вечера. Мне даже дали выпить шампанское – а я потом с друзьями-сверстниками стащила бутылку вина, пока никто не видел, и наяривала его под столом. А позже мы с ребятами перешли и на водку. Банально напиваться на свадьбе и некрасиво – тем более, мне было-то всего пятнадцать. Но раз уж такое дело – свадьба собственной старшей сестры (с которой мы порой хоть и ругались, но любили и лелеяли каждую до беспамятства), да и вообще такая классная возможность натрескаться – еще и в компании! – в общем, я не удержалась.

Короче говоря, я надралась не по-детски. Родители тоже были не в адеквате, поэтому на меня никто даже внимания не обратил, когда я вышла на улицу, чтобы освежиться. На самом деле, я вышла покурить, но не важно. Суть в том, что я ушла без любых объяснений или выдумок, просто встала, вытаскивая свою пьяную тушу из-под стола, и двинулась, пошатываясь, к двери из арендованного зала.

На улице было тихо – в час ночи это не удивительно, и хотя моим ушам было доступно очень большее, чем обычному слуху, я все же не ощущала присутствия не единой машины или прохожего. Я шла по тротуару, то и дело непроизвольно выруливая на газон из-за своего опьянения. И хотя я вышла, чтобы словить дыму, сигареты из сумочки я так не достала. Не помню почему – быть может, просто вылетело из головы, а может, что причина была в другом.

Не важно.

Помню, как откуда-то с юга подул ветер, и у меня заслезились глаза. От пересушки в глазу зачесалась контактная линза, и я с дури начала тереть грязноватыми руками глаза, лишь бы унять боль.

Далее все вспоминается все хуже и хуже. Помню, как ко мне подошел какой-то мужчина, и спросил, где же мои родители. Я, будучи совсем набравшейся, шутя ответила, что я вольная пташка и что их у меня нет, поэтому мне дозволенно гулять где хочется и когда захочется.

Лучше бы мне до этого язык отрезали, серьезно.

После моих слов мужчина как-то оживился, начав увлеченно расспрашивать меня о моих родных и о том, кто меня опекает. Я врала напропалую, поддерживая легенду «птички перелетной», как себя тогда назвала. Что именно сочиняла, в ячейках банка памяти у меня не сохранилось, но после моих слов мужчина резко схватил меня, прижимая к своему грязному телу и закидывая на плечо. Я же пыталась колотить по его спине руками, пинать в живот ногами… Кричала, но голос охрип от холода, поэтому вывались лишь слабые мольбы. Потом плакала навзрыд, пытаясь сделать так, чтобы меня наконец отпустили. Наивная.

Меня бросили на заднее сидение какого-то джипа. На нем уже с удобствами разместился какой-то парень лет двадцати двух. Когда меня, ослабевшую, хнычущую, бросили назад, он грубо схватил меня за лицо, вглядываясь в меня.

- Ничего такая. Симпатичная, - сказал он тогда.

- Отпустите меня… - осевшим голосом взмолилась я. В голове была каша от алкоголя. – Пожалуйста… Я ведь ничего плохо не сделала…