Страница 4 из 11
Там меня любезно попросили открыть портфель, заглянули во все его отделения. Все было хорошо за исключением бутылки виски. Она вызвала легкий переполох в рядах охраны. Я стал объяснять: подарок президенту. То гда был вызван специалист с хитрым прибором, он поднес этот прибор к бутылке, посмотрел на экран и вынес приговор: опасности не представляет.
Меня немедленно сопроводили в один из покоев замка – там в одиночестве потягивал пиво и курил сигарету за сигаретой чешский президент. Он сидел за большим столом и, как мне показалось, выглядел слегка утомленным.
Земан пожал мне руку. Овчачек попросил, чтобы я разместился не напротив президента, как сел он сам, а рядом с ним, по левую руку. Я понял, в чем дело: Земан плохо слышит правым ухом.
Я поблагодарил главу государства за аудиенцию и достал из портфеля сначала фотоаппарат, потом диктофон, а следом коробку с бутылкой. При виде виски президент поднял бровь, но принял мой сувенир благосклонно.
– Что вы будете пить? – спросил он. – Пиво, вино, сливовицу?
– Ничего, – ответил я, боясь терять драгоценное время. Овчачек предупреждал, что у меня всего двадцать минут. – Разве чашечку кофе.
Чашка немедленно оказалась передо мной.
– Курите? – мягко попенял я главе государства.
– А вы? – как мне показалось, с тайной надеждой спросил пан Земан.
– Бросил пять лет назад.
Он развел руками. Но тема показалась мне перспективной.
– Я хорошо помню, как в прошлом году на одной из встреч с населением Пльзеньского края вы сказали, что с этим делом покончено.
– Продержался тогда шестнадцать дней.
– Маловато.
– Помните Марка Твена? Он сказал, что бросить курить легко, лично он бросал сто раз. Так и я.
Я включил диктофон и приступил к интервью:
– Тогда позвольте задать вам первый серьезный вопрос, который касается и меня самого, и перспектив дальнейших взаимоотношений между Чехией и Россией. Не кажется ли вам, что история с лишением меня и моего коллеги из российского информагентства журналистской аккредитации является делом рук или, можно сказать, провокацией неких сил, которые хотели бы обострить отношения между нашими странами, вызвать волну взаимного недоверия?
Президент достал из пачки очередную сигарету, закурил и нараспев ответил:
– Я тоже не знаю, зачем секретные службы говорят, что вы представляете опасность для Чешской Республики. Слышал, что якобы вы встречались с людьми, которые, с их точки зрения, являются подозрительными. Но я тоже встречаюсь с «подозрительными людьми». Это часть моей работы и уж точно – часть работы любого журналиста. В данный момент я для вас партнер как для журналиста. Меня абсолютно не интересует, есть у вас аккредитация или ее нет. Самое главное, что вы здесь и мы с вами беседуем.
Прощаясь, мы выпили с президентом Земаном по бокалу пива.
…Мне очень хотелось продолжить эту тему, связанную с аккредитацией, спецслужбами и пр., но я понимал, что больше уже сказанного Земан не скажет. Поэтому дальше пошли вопросы из заранее заготовленного списка.
Мы проговорили более получаса, на все вопросы он ответил – иногда подробно, иногда в двух словах. Овчачек стал уже нетерпеливо посматривать на часы. В соседнем помещении президента ждали чешские журналисты, там была запланирована пресс-конференция.
Напоследок я признался пану Земану, что моей любимой книгой (и любимым фильмом) про чехов является «Я обслуживал английского короля» Богумила Грабала. Президент оживился:
– Мне тоже нравится.
Я продолжил:
– Если я сам напишу когда-нибудь книгу про Чехию, то хорошо было бы одну из ее глав назвать так: «Я выпивал с чешским президентом».
Милош Земан все понял с полуслова. Нам принесли пиво, мы сдвинули бокалы.
Интервью было напечатано, его заметили и активно цитировали чешские СМИ, а в комментариях язвили: как, мол, все это понять – глава государства пьет пиво с русским, которого спецслужбы подозревают в подрывных действиях против государства?
Как? Да вот так. Дури, оказывается, хватает не только у нас, в России, ее и в цивилизованной Европе достаточно. Президент фактически признал некомпетентность своих спецслужб.
В принципе ничего особенного не изменилось в моей жизни. Виза была действительна до середины декабря. Слежку вроде бы сняли, а если и не сняли, то теперь вели ее не так нагло или я просто перестал обращать на нее внимание. Я продолжал писать в газету свои заметки, ездил в командировки, встречался с людьми. Но стал гораздо осмотрительнее.
Кто-то же настучал на меня этим бисовцам, кто-то сдал с потрохами. Кому-то зачем-то потребовалось выставить меня агентом и врагом чешского государства. Кому?
Вариантов здесь было великое множество. Этими негодяями могли быть соотечественники, желавшие выслужиться перед местными властями с целью получения гражданства. А наши соотечественники за границей – это особый народ. Разобщены, многие друг друга в чем-то подозревают, сплетни, склоки… Я же, не ведая об этом, в первое время активно встречался с представителями диаспоры, пил с ними пиво и, кажется, был не всегда сдержан в разговорах.
Ясно как божий день, что BIS имеет в этой среде своих осведомителей.
Еще одним слабым местом были мои контакты с людьми из местной компартии. Едва приехав в Прагу, в посольстве на торжественном приеме в честь Дня Победы я был представлен целой плеяде этих ветеранов. Все они когда-то учились или работали в Москве, прекрасно говорили по-русски, излучали дружелюбие и готовность помочь. А мне тогда это как раз и требовалось в больших количествах: языка не знаю, знакомых нет, обратиться не к кому. Общался, грешен, я с этой старой гвардией, обращался к ним за комментариями, просил советов. Но ведь, с другой стороны, были они не какими-то подпольщиками, нет, напротив, вполне уважаемые граждане: депутат парламента, крупный ученый-историк, партийный функционер, писатель… Нормальные люди старой закваски.
А оказывается, нельзя. Бдительные ребята из органов могли счесть это за тайные операции с целью манипулирования местными левыми, внесения раскола в демократическое общество.
Именно это имел в виду президент Земан, когда говорил, что я, по мнению контрразведки, встречался с «подозрительными людьми».
Словом, было о чем поразмышлять.
И что вспомнить.
Конечно, в том интервью, которое у меня брал парень из «Респекта», я слегка слукавил. Были, были в моей жизни контакты с сотрудниками разведки. Да и как им не быть, если за четверть века я написал об этом ремесле более сотни статей и несколько книг. По иронии судьбы последняя вышла в Москве как раз в пору шпионского скандала, издательство отправило мне в Прагу бандероль с сигнальными экземплярами – вот, наверное, обрадовались такому подарку бисовцы. Ага, мы же говорили! Бандероль была вскрыта, видимо, на таможне, потом опять запечатана и… благополучно вернулась обратно в Москву с пометкой: неправильно написан адрес. Но адрес был написан правильно, просто игры продолжались.
А книга состояла из диалогов с моим давно почившим другом генералом внешней разведки Борисом Соломатиным. Мы говорили, а чаще спорили о всяких острых сторонах этого древнего ремесла: о предателях, о двойных агентах, о том, возможен ли моральный кодекс разведки и что вообще она представляет собой в нашем меняющемся мире.
Но если меня по этой причине зачислили в агенты, то тогда, следуя похожей логике, надо записывать в наркоманы тех журналистов, которые пишут статьи и книги о наркомафии. Ведь так?
Был и другой эпизод из этой же серии. Когда на закате перестройки – я тогда работал руководителем информационного отдела «Правды» – у меня на столе зазвонил телефон правительственной связи АТС-2, и человек на том конце провода представился: Леонид Владимирович Шебаршин, Первое главное управление КГБ СССР. Я уже знал, что ПГУ это и есть внешняя разведка, самое секретное управление Лубянки. Но фамилия ни о чем мне не говорила. А Шебаршин, сразу перейдя к делу, спросил, не соглашусь ли я взять у него интервью. Он – начальник ПГУ, а время сейчас перестроечное, гласность, открытость, пора выступить в газете с разъяснением – чем же занимаются советские джеймсы бонды. Мягкий, по-московски интеллигентный голос. Уважительный тон.