Страница 3 из 7
Пока подобные мысли роились в его голове, он машинально стал нащупывать в кармане свой кошель. И вдруг сердце у него замерло, мурашки поползли по коже, и словно ледяной удар обрушился на голову. Вийон некоторое время стоял, словно окаменевший, устремив невидящий взор в пространство, затем осознание потери навалилось на него, и тут же его бросило в пот. Деньги для кутил – что-то вроде тонкой вуали между ними и их наслаждениями! Существует лишь одно ограничение для их наслаждения – время. Проматывая каких-то несколько крон можно ощущать себя римским императором ровно до того момента, пока они не кончатся. Для таких людей, как он, потерять деньги означало пережить огромное несчастье, из рая грохнуться в ад, в мгновение ока лишиться всего и впасть в ничтожество. Но хуже всего, ради этих денег он сунул голову в петлю; и ведь его могут вздернуть хоть завтра из-за этого самого кошелька, с таким трудом добытого и так глупо потерянного! Грязно выругавшись, Вийон швырнул две белые монетки на мостовую, вскинул кулаки над головой и потряс ими, грозя небу, затем затопал ногами и совершенно не ужаснулся тому, что попирает мертвое тело. Потом бросился назад по своим следам, чтобы вернуться в домик у кладбища. Он совершенно забыл о своем страхе перед встречей с ночными стражниками, которые в любом случае ушли куда-то. Никаких других мыслей у него не было, кроме как о потерянном кошельке. Напрасно Вийон вглядывался в снег слева и справа от дороги: ничего похожего на кошелек не было видно. Он не мог обронить его на улице. Может, потерял его там, в домике? Ему безумно хотелось вернуться и поискать, но мысль о мертвом обитателе того жилища лишала его воли. А когда Вийон все-таки добрался туда, то понял, что их усилия потушить огонь в камине не увенчались успехом; наоборот, теперь внутри дома бушевало пламя; оно пробивалось сквозь щели в двери, лезло в окна, и тогда к нему вернулся ужас, который вызывали власть и парижская виселица.
Вийон двинулся назад к особняку, а там начал рыться в сугробе в поисках монеток, которые выкинул в порыве досады. Но смог найти только одну; другая, скорее всего, упала на ребро, и утонула глубоко в снегу. С одной этой мелкой монеткой в кармане все его мечты о бурной ночи в какой-нибудь веселой таверне улетучились полностью. И не только удовольствие, смеясь, выскользнуло из его рук; реальные лишения и боль навалились на него, пока он стоял перед портиком особняка. Пот на нем высох; хотя ветер утих, мороз, однако, крепчал с каждым часом, и поэт почувствовал, что коченеет и начинает заболевать. Что оставалось делать? Несмотря на поздний час, несмотря на сомнения в успехе, ему нужно было попытаться устроиться на ночлег в доме своего приемного отца, священника при Сен-Бенуа.
Он бежал туда всю дорогу, а оказавшись перед дверью, робко постучал. Никакого ответа! Вийон стучал снова и снова, и, наконец, послышался звук шагов. В обитой железными гвоздями двери открылось зарешеченное окошко, и оттуда хлынул поток желтого света.
– Приблизь лицо к окошку, – скомандовал изнутри голос священника.
– Это я, – прохныкал Вийон.
– О, это ты, да? – откликнулся священник и осыпал его ругательствами, совершенно непозволительными для богослужителя, а потом пожелал позднему гостю провалиться в ад, откуда тот, судя по всему, и прибыл.
– У меня руки заледенели до синевы, – умолял Вийон, – ноги перестали слушаться и ноют при ходьбе, нос заложен от морозного воздуха. Я могу околеть к утру. Только на этот раз, отец, и я больше никогда не попрошу!
– Надо было явиться раньше, – холодно заметил священник. – Время от времени, молодые люди должны получать уроки от жизни. – Окошко захлопнулось, и он ушел.
Вийон был вне себя и заколотил в дверь руками, потом ногами, хрипло закричал вслед священнику:
– Лицемерный старый лис! Если бы я смог добраться до тебя, ты бы у меня полетел вверх тормашками к черту на рога.
Где-то в глубине дома хлопнула дверь, совсем глухо из-за дальнего расстояния. Вийон закрыл рот рукой, чтобы удержаться от богохульства. И тут вдруг он осознал комичность ситуации, засмеялся и возвел глаза к небу, где звезды словно подмигивали, забавляясь над ним.
И что теперь делать? Похоже, ему придется провести ночь на морозе. Он неожиданно вспомнил замерзшую женщину, и это вызвало в нем прилив ужаса; то, что произошло с ней в начале ночи, может запросто случиться с ним до наступления утра. Но он ведь еще так молод! У него впереди еще столько безумств и неистовых забав! Вийон вдруг испытал жалость к самому себе, словно смотрел на все это со стороны, и представил как утром найдут его окоченевшее тело.
Он оценил все возможности, вертя монетку между большим и указательным пальцами. Увы, поэт был в весьма плохих отношениях со старыми друзьями, которые когда-то выручали его в подобных случаях. Вийон писал на них стихотворные пасквили, нападал на них, обжуливал их; а сейчас, находясь в крайней нужде, он подумал, что, по крайней мере, один из них может сжалиться над ним. Это был его единственный шанс, и он непременно попробует воспользоваться им.
По дороге два незначительных обстоятельства заставили его взглянуть на свою ситуацию совсем иначе. Первое – он наткнулся на следы ночной стражи и прошел по ним несколько сотен ярдов, хоть они вели в другом направлении. И это здорово приободрило его: наконец-то ему удастся запутать свои следы. Вийон так и не смог расстаться с мыслью, что за ним охотятся по всему Парижу и схватят утром, прежде чем он успеет проснуться. Другое обстоятельство подействовало на него противоположным образом. Он добрался до места, где несколько лет назад волки загрызли женщину с ребенком. В эту ночь погода располагала к тому, чтобы волкам вздумалось снова наведаться в город. И тогда одинокому путнику несдобровать на этих пустынных улицах. Он остановился и с отвращением оглядел перекресток – место пересечения нескольких улиц; затем внимательно всмотрелся в дальний конец каждой из них и, затаив дыхание, вслушался, не раздастся ли топот, мчавшихся по снегу черных тварей или вой со стороны реки. Вийон вспомнил, как мать рассказывала ему эту историю, и указала на это место, когда он был еще ребенком. Его матушка! Если бы знать, где она теперь, у него точно было бы где скоротать ночь. Надо будет навести о ней справки как-нибудь. Нет, он обязательно справится о ней и встретится с бедной старушкой! Погруженный в свои мысли Вийон добрался до дома – здесь была его последняя надежда устроиться на ночь.
В доме было темно, как и в соседских; он легонько постучал несколько раз в дверь и услышал, что наверху открылось окно и оттуда тихо поинтересовались: «Кто там?» Громким шепотом поэт назвал себя и стал, не без волнения, ждать, чем все закончится. Ждать пришлось недолго. Окно вдруг снова отворилось, и оттуда прямо на ступеньки выплеснули ведро помоев. Нельзя сказать, что Вийон не был готов к такому повороту событий, поэтому успел шмыгнуть под козырек крыльца, но, несмотря на это, вся одежда на нем от пояса до пят вымокла. На морозе штаны схватились тут же. Перспектива замерзнуть до смерти в мокрой одежде стала абсолютно реальной; он тут же вспомнил, что у него есть предрасположенность к туберкулезу и закашлял. Серьезность угрозы, возникшей перед ним, заставила его взять себя в руки. Остановившись в нескольких ярдах от дома, где с ним так грубо обошлись, он приложил палец к носу и задумался. У него оставался только один способ устроиться на ночлег, и им надо было воспользоваться. Вийон обратил внимание на дом, стоявший неподалеку, и решил, что без труда сможет в него проникнуть. Он быстро направился к нему, представляя по пути картины еще теплой комнаты, стола, полного остатков от ужина, где он сможет провести время до рассвета, и откуда утром уйдет, прихватив дорогие тарелки. Даже придумал, какую еду, и какие вина предпочтет; и пока он составлял список любимых деликатесов, жареная рыба всплыла в памяти, вызвав в нем смешанное чувство веселья и ужаса.
– Я никогда не закончу эту балладу, – сказал себе Вийон и содрогнулся от воспоминания: – О, эта чертова здоровенная башка! – с жаром воскликнул он и плюнул в снег.