Паж и Лилия

В карете было три тела, чёрные почти полностью сгоревшие женщины сидели привязанные друг к другу спина к спине, их останки всё ещё скрепляла тонкая цепь. Шико резко отшатнулся, натолкнувшись на Генриха, дышавшего ему в затылок. От удара в нос у короля потекли слезы, но он не мог их остановить.

- Здесь выживший, сюда, лекаря, - позвал Бюсси. Среди мёртвых слуг сестёр Бомонт нашёлся испанский солдат. Он был одним из нападавших.

- Эй, ты, - Бюсси схватил испанца за грудки, - отвечай, несчастный, где благородные дамы, ехавшие с этим экипажем?

- Сеньор Толедо велел сжечь ведьм. Они были ведьмы, все трое, они прокляты, сеньор, и они прокляли нас перед смертью, - прохрипел солдат. Кровь полилась у него изо рта, глаза его сделались белыми, закатившись за веки, и он умер.

Бюсси со свирепым воплем боли и грусти бросился в сторону.

- Но, если я не ошибаюсь, - тихо сказал герцог Анжу, подойдя к Генриху, молча созерцавшему, как солдаты выносят из кареты несчастных жертв, - госпожа Марин и госпожа Натали ехали в мужских одеждах, да, я это знаю, мне сказал их служанка Роксана. Быть может, им удалось избежать гибели, может быть, убийцы их не узнали.

-Тогда кто эти несчастные? – спросил Генрих Наваррский.

Шико медленно покачал головой и посмотрел на короля, лицо Генриха было бледно от ужаса, он выжидательно посмотрел на своего друга, будто ожидая, что Шико, развеет наконец этот кошмар, но никто не издал и звука. И Генрих затрепетал и кинулся прочь.

Вдруг раздался крик Келюса и Можирона:

-Государь! Государь! Мы нашли след!

Генрих покачнулся и осел на снег, Ла Валетт поспешил подхватить его, а Шико, герцог Анжу и Наваррский подбежали к миньонам. Оказалось, они увидели на снегу кровавые следы, как будто бежало двое человек.

Шико оттолкнул всех, его сердце бешено колотилось, следы были такие маленькие, что вполне могли принадлежать Марин и Натали.

Вечерело, сгущались сумерки. Закат догорел и теперь темнело, довольно стремительно. Среди деревьев в стороне от дороги стали видны два окоченевших трупа мальчиков, одетых в черный бархат.

-Смерть Христова! – герцог Анжу зажал рот ладонью.

Шико подошел к ним, оба мальчика лежали лицом вниз. Они потеряли слишком много крови и замерзли.

Можирон прикоснулся к плечу одного из пажей, перевернул его и издал страшный возглас.

-Клянусь Святым Чревом Господнем! Это не они!

И действительно это оказались два мальчика, которых сестры Бомонт одели в свои костюмы.

-Выходит, - нерадостно констатировал Наваррский, - те связанные тела женщин в карете все же они.

-Что за страшная смерть! – воскликнул Келюс.

Шико не хотел в это верить. И он вернулся на поляну, где произошло пожарище.

Бюсси приказал похоронить слуг у дороги, засыпав их снегом, а тела сестер Бомонд, завернуть в саван из шёлка, который найдется в его личном багаже и бережно погрузить в сундук. Франсуа Анжу велел привезти покойниц в свою церковь в Анжере, чтобы похоронить их в замке Бомон-Сюр-Уаз, который накануне он намеревался им подарить.

Медленно знатные особы разошлись. Шико остался, он не ушёл, не хотел уходить. Он даже не знал, где сейчас Генрих и в каком он состоянии.

Шико стоял подле изуродованных огнём останков сестёр и вспоминал, как ещё только полдня назад распрощался с ними. В этом не было ничего особенного, но тысячи воспоминаний как маленькие жала вонзались в его сердца, создавая нестерпимую боль. Казалось, что все можно было предотвратить, если не пускать их одних. Но разве время возможно повернуть вспять.

Шико смотрел и смотрел немигающим взглядом на почерневшие кости, как будто хотел рассмотреть, что-то такое, что бы могло вернуть их назад, безумной надеждой стараясь заполнить ту жуткую пустоту, что возникла теперь в сердце на месте той любви, которая прежде заполняла его до краёв. Но пустота в его сердце всё не заполнялась.

Если бы тела сестёр Бомонт были бы не изуродованы, то можно было проститься с ними последним поцелуем, но и этого не даровал ему Господь.

Неужели Марин, та, что запомнилась ему такой чистотой и эфирностью натуры не оставила бы ему знак на прощание. Неужели так и ушла, не оставив ему ничего.

Шико присел, наклоняясь близко над телами. И вдруг что-то увидел. На шее тела одной из дам он заметил какой-то блеск. Протянув в перчатке руку, он обнаружил, что золотая цепь расплавилась и впечаталась в кости несчастной. Но на ее груди, под корсетом сохранился круглый медальон.

Шико почувствовал, как внутри него что-то оборвалось, внезапно всё прекратилось, и мир потемнел у Шико перед глазами, и он пришёл в ужас, от неотступной мучительной правды. Он взял медальон. Это был изящно сделанное украшение с изображением Святого Марино Далмацкого на одной стороне и крестом на другой.

Шико узнал бы этот медальон из тысячи. Его всегда носил на себе Маринус. И в ту ночь, когда они с Генрихом ворвались в спальню Бомонт, Шико впервые увидел его на груди Маринет. Тогда он полагал, что она спрятала внутри него какие-то важные сведения, ибо в ту ночь она выкрала бумагу с заговором, изобличающим герцога Анжу.

Шико раскрыл медальон. Внутри него как ни странно лежал обрывок бумаги. Он развернул клочок. Там было написано имя герцога Франсуа Анжу и Алансона и его подпись.

Спрятав записку назад, Шико с горечью захлопнул медальон. Внутри него все похолодело.

Он понял две вещи, что он навсегда потерял Маринет, и что она все это время носила на груди записку с именем герцога Анжу.

Идя среди деревьев, пошатываясь, не откликаясь на зов солдат, Шико разыскал последнего принца Франции.

Франсуа стоял, облокотившись на своего белого коня, его огромные глаза были устремлены в стремительно темнеющее небо. С его ресниц капали слезы.

-Монсеньор, - хриплым голосом сказал Шико.