Страница 64 из 101
Когда последняя вещичка украсила кучу, я поднялась, низко всем поклонилась и поблагодарила за заботу и за труды.
- И в благодарность хочу вам подарок сделать – каждому из вас! – воскликнула я.
«Не-е-ет!- заверещала жаба, поняв, наконец, мой план. – Моё!»
- Подарю я вам по подарку от тех, кто ко мне сватался, - улыбнулась я, чувствуя как похолодели губы – жаба буйствовала. «Не отдам! - шипела она. – Не позволю!» У меня похолодели не только губы, но и пальцы. Однако я вежливо попросила всех выстроиться в шеренгу, а когда народ послушался, ликуя и восхваляя Еленушка-добру душеньку, начала раздачу.
Кокошники, платья, резные шкатулки шли направо и налево. Превозмогая жабьи корчи, я скрюченными пальцами выуживала из кучи очередную вещь и торжественно вручала очередному желающему. Перстни выскальзывали из пальцев, кокошники выпадали; всё валилось из рук – как вода из решета. Под изумлёнными взглядами – «Вот же неловкая тетеря, так небрежно с драгоценностью обращается!» и радостными восклицаниями: «Мне, это - мне!» поднимала вещь с пола и вкладывала в протянутые руки.
Мужчинам тоже нашлось что вручить. По-видимому, не все женихи хорошо представляли чем можно покорить женщину и дарили то, что сами любили: мечи, например, богато отделанные кинжалы и прочее в таком же духе. Я порадовалась их недальновидности – зато теперь мне было чем наградить за верную службу мужское население терема.
От счастливых ахов и охов звенело в ушах; голова кружилась; остервенелое жабье шипенье звучало всё громче… Уже и ноги похолодели. Видимо, я сильно побледнела, потому что Настенька велела натопить в зале и принести тёплых шалей. Меня в них закутали, так, что только нос торчал – не знали, как услужить мне за дары такие. А Марфушка подсунула какой-то отвар. Я выпила, поперхнулась, откашлялась. Полегчало.
- Дарю! – с улыбкой протянула я кухарке обещанный аметистовый гарнитур – как раз под руку подвернулся.
- О-о-о! – выдохнула Марфушка и полезла целоваться, но я, наученная опытом обниманий с Настенькой, вовремя отскочила. – Носи на радость! И это, до кучи! – протянула я ей счастливо подвернувшийся под руку кокошник с лиловым с золотом рисунком. И тем спасла свои рёбра.
Марфушка в возбуждении бросилась надевать кокошник, потом – искать зеркало, а я вздохнула с облегчением. Давно бы меня раздавили киселёвцы от избытка чувств, если б твёрдая рука и острый взгляд Настеньки не отваживали особо благодарных. Обниматься нянька запретила, а вот изливать благодарность на словах – нет. Окружив меня, счастливые обладатели обновок и ценных предметов в один голос нахваливали мою щедрость.
Жаба, которой я нанесла смертельный удар – очень на это надеюсь! – своей расточительностью, звучала всё тише и тише. А может, это просто благодарные одарённые забили её глас. Вон их сколько, а она одна! «Вот и чудесно! - порадовалась я. – Нечего мной командовать!»
И как же ей не забиться в конвульсиях, если от огромной кучи осталась жалкая горка? Пара зимних рукавиц, искусно вышитая затейливым узором, кинжальчик в кожаных ножнах без всякой отделки, словно случайно затесавшийся промеж богатых соседей. Дорогущая шаль, всем своим видом кричавшая о баснословной стоимости…
- Красивые, - пробормотала я, подняв рукавички с пола. Яркие, весёленькие… Отдавать их было жалко. Ничего из предыдущих вещей сердце не просило оставить себе, а тут вдруг совершенно расхотелось делиться. Натянула на руки – сидя, как влитые. Будто по мерке делались. Я подняла голову. На меня жадно смотрели десятки пар глаз, гадая кому предназначается очередной подарок. Хотела сказать: «А это оставлю себе!», но под этими алчущими взглядами как-то совестно сделалось. Уж собралась дарить, так дари всё?
Я закусила губу и умоляюще взглянула на Настеньку.
- Остальное Еленушка не раздаёт! – громко возвестила она присутствующим.
Слаженный вздох разочарования прокатился по залу. А я обрадовалась, прижала рукавички к груди. «Не отдам! Каменья-булыжники себе забирайте, а рукавички не отдам!» У меня с вещами довольно странные отношения: я, если во что-нибудь вцеплюсь, так подавай мне это, и всё тут! Никаких доводов рассудка слушать не желаю. Так и тут: с чего я впилась в эти рукавицы? «Ничего в них особенного нет» - пробурчал разум. Но мне было всё равно: я была счастлива от того, что они мои.
- Эх, дурья голова: зачем всё раздала? – тихонько, на ухо укорила меня Настенька. – Я бы сохранила.
Я вздохнула. Разум зашевелился с упрёками во взбалмошности.
- Не всё, - улыбнулась я, погладив рукавички. – А остальное мне и не жалко, - заверила я няньку. – Пусть добрые люди пользуются, носят. На здоровье!
Настенька, не убеждённая, покачала головой – мол, пожалеешь ещё о своей щедрости. И разум был полностью с ней согласен. А я внутренне махнула рукой. «Пожалею – не пожалею, это ещё вопрос. А от жабы я отделалась! Вариантов не было: или я её – или она меня. Лучше жить без жабы – бедной, но здоровой, чем с ней, купаясь в богатстве да у неё под пятой, – сколько б ни было сокровищ, ей же всё равно не хватит.» Из двух зол выбирают меньшее: признав мою правоту, разум угомонился. А я сказала Настеньке:
- Спасибо, - взглядом указав на рукавицы.
Главная мамка рассмеялась.
- У тебя ещё вот это осталось, - всё ещё смеясь, она принялась стаскивать с кольца перстень с голубым камнем – деталь образа.
- Ты что? – испугалась я, схватив её за руку. – Это твоё, Настенька!
Упрямое выражение показало, что согласных со мной нет.
- Ты же не станешь меня обижать? – повернула я дело с другой стороны.