Страница 47 из 55
— Ну когда-а-а...
— Ешь! — прикрикнула мама.
Девочка замолчала, и Олю охватило раскаяние. Она подошла к дочери, поцеловала в макушку, погладила белокурую головку.
— Скоро вернется, дорогая, скоро. Ты, главное, ешь хорошо, и все будет хорошо. Ешь, ладно?
Потом Оля села на диван в гостиной, посадила девочку себе на колени и стала читать любимую дочкой сказку.
— А правда Герда спасет Кая? — иногда спрашивала Лиза, как спрашивала всякий раз, слушая "Снежную Королеву".
— Обязательно, — с дрожью отвечала Оля.
— И все-все-все у них будет хорошо?
— Очень.
— Мам, я спать хочу, — сказала Лиза скоро, сползая на пол, потирая глазенки кулачками.
Оля подхватила дочь:
— Подожди. Посиди еще со мной.
— Спать хочу... — заныла девочка.
— Конечно-конечно, — Оля обняла дочь. — Мама тебя так любит...
Лиза обвила мамину шею пухлыми ручками:
— Я тоже тебя люблю! — серьезно сказала она.
— Ну ладно, иди, — Оля отпустила девочку, и Лиза поскакала в кровать.
Долго ходила Оля по квартире, прислушиваясь к редкому шуму машин. Было неуютно, тревожно и очень одиноко. Упав на диван, Оля долго плакала. Затем выдохлась и задремала, всхлипывая, утирая нос и глаза рукавом халата.
Проснувшись от холода, она вскочила. Бешено колотилось сердце, все тело бил озноб. "Лиза!" Оля бросилась в спальню.
Девочка тихо сопела во сне. С одной коленки одеяло сползло, и Оля дрогнувшей рукой поправила его. Вроде все в порядке — но тревога не отпускала.
Присев на край детской кровати, Оля погладила дочь по плечу. Ручка была мягкой и горячей. "Боюсь, боюсь", — стучала кровь в висках. Перед глазами всплывало лицо иностранца-суженого. По полу тянуло сквозняком. Не в силах справиться с подступающей паникой, Оля с ногами забралась к Лизе и взяла дочь на руки, завернув ее в одеяло. Сбиваясь с дыхания, молодая женщина смотрела из темной спальни в ярко освещенную гостиную, на блестящий стол, на тусклую посуду за стеклом буфета, на черный экран телевизора. Отсюда было видно, что экран пыльный и в пыли пролегла кривая дорожка — след Лизиного пальчика.
Оля старалась не думать, не вспоминать, вздрагивала при каждом звуке. Глаза слезились и болели, веки отяжелели, но засыпать Оля боялась. Она крепче прижимала девочку, хотя руки очень устали.
Голова клонилась на грудь. Оля вздрагивала, вскидывала голову, разлепляла веки, видела блестящую гостиную — и снова закрывала болящие глаза. Один раз показалось, что Лиза странно спокойно спит. Оля потеребила дочь — девочка мягкая, теплая, — и успокоилась. "Показалось спросонья".
Когда Оля проснулась, был день. Светило солнце, лучи смешивались с электричеством, создавая причудливые перламутровые тени.
"Слаба Богу!" — подумала Оля и потрясла дочь.
— Лиза, вставай! Лиза! Лиза!..
Девочка молчала.
— Лиза, пора просыпаться, — зашептала Оля, гладя девочку. На щечку упала слеза. — Пора вставать, девочка моя...
...Оля качалась, напевая:
— Пора вставать... пора вставать...
Солнце садилось. Звонил дверной звонок, звонил телефон городской, звонил мобильный. Оля сидела на детской кровати, качаясь взад и вперед, прижимая к себе мертвую девочку. В комнату заползали тени. На улице шумели и гудели машины, говорили люди, а здесь, в квартире, только тикал будильник на столе в гостиной.
Когда звуки вечера стали стихать, Оля немного пришла в себя. Осторожно-осторожно, медленно-медленно уложила она девочку, встала — и тут же села: в затекших ногах словно ожили тучи букашек, ноги как будто целиком состояли из шевелящихся и жалящих насекомых.
Кое-как Оля дошла до туалета, хотела ополоснуть лицо — но испугалась зеркала и выскочила из ванной. Часы показывали одиннадцать.
"Мой черед", — поняла Оля. Она включила телевизор погромче, полезла в шкаф и долго копалась среди вещей, перерывая коробочки и баночки. Вытащила за цепочку потемневший серебряный крестик, надела. Вернулась в комнату, взяла на руки дочь, завернутую в одеяло, и села в кроватке.
— Все будет хорошо, доченька, — шептала Оля, прислушиваясь. — Все будет хорошо...
Телевизор замолчал.