Страница 16 из 97
Ольгерд коротко представился и извинился за позднее вторжение самым вежливым и почтительным тоном, который, однако, ничуть не умалил его достоинства и мало смягчил некоторую сухость, сквозившую в бархатном голосе. Подобным обращением бабушка была просто поражена и ошарашена. Но это отнюдь не помешало ей наброситься с упреками на внучку, как только незваный гость их покинул. Тем более на прощание молодой человек позволил себе возмутительнейшую вещь — он поцеловал Соне руку! Но при этом одарил зардевшуюся дурочку таким зовущим взглядом, что у бабушки дух сперло.
— Что ты себе позволяешь?! — возмутилась прародительница, едва захлопнулась дверь.
— Ничего не было, — отозвалась внучка угрюмо, тихо, устало.
— До инфаркта меня довести хочешь? Совсем совесть потеряла? Только я за порог — ты уже на всё готова?
— Ничего не было.
— Потому что я помешала! Уж так невтерпеж? Уж так охота, что головой думать забываешь? Хочешь тоже одна остаться с орущим ребенком на руках?! Как твоя мать одна осталась, как я осталась? Ради одной ночки — всю жизнь себе сломаешь?
— Ничего не было!
— Сколько раз я тебе говорила? Что я тебе всегда говорила? Ну-ка повтори сейчас же, что я тебе говорила!
— Без кольца… на пальце… и пальцем чтоб не трогал…
— А ты не реви! Не реви, я сказала! Это я реветь должна! Воспитывала тебя, воспитывала, да так ничему и не научила! Видать и впрямь не вложишь свой разум в чужую глупую голову! Ничему-то тебя наш с матерью пример не научил! Не желаешь ты на нашем опыте учиться — свой хочешь лоб расшибить! Вот и расшибешь, вот и наиграешься! Вот и останешься одна, никому не нужная. И будешь растить вот такого же неблагодарного оглоеда, который только и будет твоей смерти ждать, чтобы квартиру и сберкнижку с пенсией получить в наследство!
— У меня с ним ничего не было! — взвыла Соня в слезах, срывающимся голосом. — У меня еще ни с кем ничего не было!
У нее не осталось сил слышать голос бабушки. Но она знала, что в подобном настроении ту уже ничем не остановить, никакими словами, ни уверениями, ни клятвами. Ни перечить, ни пытаться докричаться — всё бесполезно, бабушка ничего не поймет, не захочет услышать. Оставалось только терпеть и молчать.
Но Соня и без того чувствовала себя виноватой. Слишком она оказалась слабой, слишком податливой, безвольной. Она не должна себя так вести! Не должна позволять так с собой обращаться! Он ей всю душу взбередил… У нее сердце колотилось как сумасшедшее, мысли в голове путались. От бабушкиного непрестанного крика, от разноса по полной программе с доморощенным психоанализом хотелось выть и рыдать! А от горящих следов на коже под пижамой, от прикосновений его нежных, прохладных ладоней в животе всё сжималось — и слезы сами собой текли ручьем.
В три часа ночи, не в состоянии больше выносить непрекращающийся поток нравоучений, Соня убежала в свою комнату, утирая нос рукавом. Хлопнула дверью, рухнула на кровать, уткнулась зареванным лицом в подушку.
Но бабушке не нравилось орать через стену из другой комнаты. Она пришла в комнату к ней, встала в дверях, сложив руки на груди, неодобрительно покачала головой:
— Чего ревешь-то? Кто ж тебе еще правду скажет, кроме родной бабушки? Я ж тебе только добра желаю, глупая. Защитить тебя хочу, уберечь. Где ты хоть эту свою фотомодель подцепила?
— Я не подцепляла! — глухо прорыдала Соня из-под одеяла.
— Угу, еще скажешь, он первый на тебя набросился. Погляжу, губа у тебя не дура, Сонечка. Ни я бы, ни мать твоя в твои годы к такому красавцу и близко подойти не осмелились бы. А ты ничего, и на шею вешаешься, и домой привела. Так где вы познакомились?
— На работе…
— О как? Хорошо, ничего не скажешь. И манеры, и на мордашку смазливый. От такого и залететь не обидно будет. Дурой будешь, если меня послушаешься и не воспользуешься моментом!
— Он мой начальник! Ничего не было! И не будет!
— Ну и дура. Раз на роду написано незамужней мыкаться, хоть к теплому местечку пристроит. Пусть замуж не возьмет, зато обеспечит и тебя, непутевую, и ребенка.
— Я уволилась!!!
— Господи, за что же мне такая внучка-наказание?.. — посетовала бабушка, закрывая за собой дверь. Соня слышала, как она, скорбно вздыхая, прошаркала на кухню. Пошла лечить растрепанные внучкой нервы рюмкой корвалола.
После всех этих разговоров Соня сумела уснуть только под утро. Проснулась поздним днем, совершенно разбитая, в глубокой депрессии. Оделась и ушла из дома. Даже не поев. Какой тут аппетит…
Собиралась снова обойти больницы-морги. Но вспомнила обещание Ольгерда — и вздохнула с облегчением. Хватит с нее опознаний. Действительно, она уже сделала всё, что было в ее силах. Он, со своими связями и возможностями, сможет сделать куда больше…
И Соня отправилась в контору, оформлять увольнение по собственному нежеланию находиться поблизости от типа, от которого у нее всякий раз будто лихорадка мозга случается. Нет, достаточно с нее и таких стрессов тоже…