Страница 85 из 90
– А ты отчего так побледнел, Марко? – весело удивился король. – Тебя не посылаю, там без толмача обойдется. Ведь правда, мой Дьюла?
– Я всё понял, государь, – промолвил коренастый арбалетчик. – Уж если надобно скакать нам с послом, так поскорее.
Хотен обернулся к своим, встретился глазами с Шестачком, кивнул ему, тот в ответ («Присмотрю, мол»), и ударил Гордеца коленями. Помолиться, что ли, пока еще время есть? В голове было пусто, а на душе…
– Незд! Незд! – закричал вдруг коренастый.
Хотен проскочил наперед его, тоже натянул поводья и завертел головой. Да, между небом и землей появилась и расползается вширь темная полоска. Печенеги! До рощи незаметно никак не доскакать… Он обернулся к мадьярам – там над строем ходил взад-вперед его значок. Будто он сам не видит, что нужно возвращаться. Хотен махнул рукой коренастому самострельщику, остававшемуся в нерешительности:
– Нам не успеть! Назад!
Вот он и среди своих… Удивительно это чувство безопасности, надежности, будто и сюда печенеги не доскачут. Король, милостивый, за малым не родной, поманил его к себе:
– Жаль, посол! Я представляю, как ты разочарован… А ты, мой Дьюла, присматривай за черным рыцарем отсюда. Задача та же!
Хорезмийцы возились со своими луками, а перед строем, шагах в двадцати от короля и его охраны, сенешалк Карлус развязывал руки черному рыцарю – это, уже снова в черном доспехе, печатник Славко восседал на своем вороном коне, и меч был приторочен у его седла. Сенешалк справился, наконец, с узлами и отъехал от черного рыцаря, оруженосец подал ему копье, и сенашелк бросил копье Славко, тут же попятил коня, развернул и поскакал к королю. Хотен рванул из-за спины свой щит и бросился прикрывать короля Гейзу: едва ли возможно метнуть тяжелое копье на такое расстояние, однако ярость и отчаяние, бывает, и удесятеряют силы… Тем более у безумца.
Нет, Славко укрепил копье на пятке стремени, ветер распрямил значок под наконечником, и стало ясно, что это личный стяг печатника. Черный рыцарь, без шлема, грозно сверкнул очами, закричал, срывая голос, отвернулся, гикнул и пришпорил коня.
– Чего говорит? – бросил Хотен. – Да не тяни, Марко…
– Вы, говорит, так ничего и не поняли, слепцы, – и добавил вполголоса. – Может, он и прав… И куда только торопится?
Рыцарь-печатник и вправду горячил своего вороного, спешил превратиться в такую же черную точку, как те, из которых состояла стремительно приближавшаяся лава печенегов. Тут Хотен отвлёкся, потому что из рощи, в коей ему едва не довелось сыграть роль Соловья Разбойника, появилось несколько («одна, две, три, четыре, пять… Пять!») новых черных точек и слились с остальными. «А вот тебе и Илюши Муравленины!» – сказал себе Хотен, присвистнул, сплюнул и обменялся понимающими взглядами с коренастым мадьяром-самострельщиком. Выходило, что печенеги, древесных духов не испугавшись, раньше короля Гейзы догадались послать в рощу дозор, они потому и развернулись так рано, что разведчики донесли хану о противнике. Коренастый вдруг засуетился, спешиваясь. Пяткой с видимым усилием взвел самострел. Только что прозвучало что-то похожее на «Леший!».
– Велит лучникам сойти с коней, – пояснил Марко.
А там, где сходится небо с землей, точки-печенеги выглядели уже не темными, а скорее цветными, а над ними выросла щетина. Казалось, что черный рыцарь скачет уже среди печенегов. Вот щетина враз исчезла, а это значило, что кочевники опустили копья. Хотен отвернулся, нащупал налучье, вынул из него свой лук и принялся навязывать тетиву.
Вдруг громкий совокупный вздох пронесся над полем, а Хотен расслышал, как звонко ойкнула Прилепа.
– Сорвали с коня арканом и подняли на копья… Вот черт!
Чего ж теперь жалеть? Но и на смерть хоробра-убийцы Хотен смотреть не желал. Он достал стрелу, наложил её… Коренастый мадьяр тронул его за колено, покачал головой.
– Э-э-э… Игэн, – ответил Хотен, который и сам прекрасно понимал, что его лук, обычный половецкий, до строя печенегов пока не добьет.
Однако подобные сомнения не ведомы были предводителю хорезмийцев. В доспехах похожий на других королевских вельмож (разве что страусовых перьев на шлеме побольше), молодой полковник поднял руку и резко её опустил:
– Лод!
Над мадьярским войском повисла вонь застарелого пота: это хорезмийские лучники, расставив под толстыми полосатыми халатами ноги в сапогах с загнутыми носами, мгновенно натянули свои чудовищные, в человеческий рост, луки и мгновенно же отпустили тетивы.
Густой рой стрел взвился над полем и вот уже опустился на печенегов, проредив их строй. Там даже бунчук исчез из виду, но вскоре появился снова. Новый рой хорезмийских стрел разминулся в воздухе с печенежскими. Кони мадьяр заржали и попятились, всадники прикрылись щитами, однако стрелы воткнулись в землю шагов за десять до строя лучников-хорезмийцев. По третьей стреле хорезмийцы выпустили, когда позади печенегов загремело мадьярское «Хурра!». Это уже войско конюшего Эверина успело ударить в тыл печенегам. Оставшиеся печенеги один за другим бросали копья, вначале смешались, сбились в толпу, а потом принялись уходить налево и направо.
Теперь хорезмийцы, уже без всякого приказа, побежали, косолапо путаясь в длинных кривых саблях, к своим коноводам. Вскакивали в седла и мчались, окрыленные, за законной добычей. Хотен обернулся к киевлянам и погрозил кулаком: он не возражал против того, чтобы и молодцы бравого Шестачка сами взяли свою долю, просто слишком хорошо помнил, как едва не погиб вместе с Изяславом Мстиславичем, когда великий князь был в стычке с черниговцами выбит из седла, а охрана ускакала вперед. Вот и сейчас, пока Хотен высматривал, все ли русичи целы, коренастого самострельщика и след простыл.