Золотая свирель

   — Господа галабрские у Равика Строгача стоят. Равик-то с самого ранья навстречь поехал, чтоб старого сэна Гвина обойти. Вот пока старик наш зевал, Равик его и обскакал, и Клестов к себе залучил. А старику нашему, заместо морановской невесты с богатой свитой, чудище трехголовое да монахи достались. Только монахи никому то чудище не показывают. И за так не показывают, и за денежку не показывают. Даже в форт на пущщают. Ужасть, говорят, а не зверь. Из самого пекла выполз.

   — Видали мы того зверя, — не выдержал Кукушонок. — Одна у него голова. Волосы как мечи, и глазищи от-такенные. В поллица глазищи.

   — Да врешь, поди!

   — Провалиться мне, на соле клянусь.

   — Да врешь...

   — Кончайте базарить, умники. Стемнеет скоро, я жрать хочу.

   — Так ты, добрый сэн, за стену пойдешь, или на лужок? Там народ попроще палатки расставил, костры жгут. А те из господ, что к Равику в дом не влез, на постоялом дворе ночуют, там теперь и угла свободного нет. Так и так тебе на лужок дорога, благородный сэн.

   Звякнули деньги.

   — Открывай ворота. Этот со мной. А на лугу пусть бараны пасутся.

   — Да благословит тебя святая Невена, добрый сэн! За золото и у Господа за пазухой местечко найдется. Фургон тоже с тобой?

   — Какой фургон? Гроб это на колесиках, а не фургон.

   Полог приподнялся, к нам заглянула добродушная бородатая морда.

   — Туточки двое.

   — А! — буркнула Мораг. — Это мои калечные. Сперва один валялся, дракон его порвал. Теперь другая, дракона увидала, чуть не окочурилась. Лежит бревном, под себя ходит.

   Я возмущенно мяукнула, над бородатой мордой возникло яростное лицо нашего бесценного высочества. Глаза ее горели нехорошим огнем.

   — Му-му! — Принцесса оскалила зубы. — Малявке еще и язык отказал?

   — Тьфу на тебя!

   — Вот и славно. — Полог упал. — Выздоравливает бревно. В человека превращается. Пое-е-ехали!

   Щелкнули поводья, фургон тронулся.

   Но почти сразу откинулась передняя пола и в проеме засверкала кукушоночья макушка.

   — Живая?

   — Что со мой сделается.

   — Слыхала? Малыша поймали.

   — В клетке он сидит, в форте. Клетка, между прочим, наша. Мораг! — гаркнула я. — Загляни, мне надо с вами поговорить.

   Черноволосая голова засунулась с другой стороны, почти под самой крышей — Мораг ехала верхом.

   — Я видела твою сестру, миледи. Твою младшую сестру.

   — Чего? Ну-ка, погоди.

   Голова убралась, послышалась возня и звяканье, затем Мораг влезла в фургон на ходу.

   — Ничего не понял, — озадачился Ратер с передка.

   — Ты рули и по сторонам поглядывай, — сказала я. — А то проедем этот их постоялый двор. Миледи, припомни, есть ли среди Моранов девица лет семнадцати-двадцати, с такими же метками, как у Найгерта: широкая прядь ото лба, и вторая — у левого виска. Говорит с северянским акцентом, не сильным, но заметным. Ходит в мужском.

   — Э… — Мораг нахмурилась. — Вилита из Багряного Бора может быть, кузина наша с Гертом… но ей уже хорошо за двадцать, пара ребят у нее. И что бы ей здесь делать? Где Ставская Гряда, а где Багряный Бор! Кто еще?.. Каселевой Марге четырнадцать, а Вольге — вообще двенадцать. Да и в отца они, двуцветные. Тетки Эдды дочка? Так она с Арвелями приедет, совсем с другой стороны. Не видела я ее никогда, где у нее метки — не знаю, а по возрасту подходит.

   — Она колдунья?

   — С чего ты взяла?

   — Та девушка — колдунья. Она колдовала на нас с Малышом.

   Мораг потрясла головой:

   — Малявка, рассказывай по-порядку. Что за манера — запутывать, где и так черт ногу сломит!

   Я рассказала по-порядку. Товарищи мои впечатлились.

   — Значит, приперлась с Клестихой, — подытожила Мораг.

   Я кивнула:

   — Тогда и Каланда должна быть здесь, и колдун.

   — Тпррру! — крикнул Ратер. — Приехали!

   Сквозь раздвинутый полог я увидела дощатый забор, а за ним — двухэтажное здание с большой мансардой под четырехскатной кровлей. Второй этаж нависал над улицей.

   Мораг выскочила из фургона, принялась командовать и сорить деньгами. Снаружи покричали, поворчали, побурчали — и фургон благополучно вкатился во двор. Пепел вытащил из сумки мое белое платье. Онемение в теле прошло, но все равно я была какая-то неловкая. Помогая мне натягивать одежду, бродяга даже не подумал отвернуться, а я решила, что стесняться глупо, потому что поздно.

   Из комнаты, что нам досталась, только что выставили прежних жильцов. По тому как хозяин бегал, приседал и гонял слуг стало ясно, что Мораг открыла свое инкогнито. Но только ему: истово кланяясь, он продолжал именовать ее "сэн Мараньо", а не "ваше высочество", хотя любому дураку понятно, что ни наемникам, ни рыцарям об одном щите так не кланяются ни за какие подвиги. Ужин нам принесли наверх: жареных кур, рыбу нескольких видов, творожный пирог, мед, яблочное вино и большую миску моченой брусники.