Страница 214 из 226
Малика целый день просидела в комнате, ожидая вызова к Адэру. Вечером Луга сообщил, что хазир отбыл со своим войском, ориенты ушли следом, правитель уехал в Лайдару. Нервы сдали.
Малика вбежала в архив:
— Кебади! — И схватилась за спинку стула.
Летописец оторвал взгляд от бумаг:
— Кто за тобой гнался?
— Я хочу сжечь твой архив.
Кебади снял очки, взял фланелевую тряпочку:
— Чем он тебе насолил?
— В нём нет самого важного. В нём нет древнейшей истории Ракшады. — Малика посмотрела вокруг себя. — Никому не нужные бумажки.
— Ну, если ты так считаешь…
Пошатываясь, она подошла к старику. Упала на колени и обхватила его ноги:
— Мне плохо, Кебади. Мне очень плохо.
Он отложил очки и тряпочку. Скрипнув стулом, обнял Малику за плечи:
— Что случилось, дочка?
— Я не хочу ехать в Ракшаду.
— Куда?!
Малика расплакалась. Глотая слова и перемежая фразы всхлипами, рассказала, как загнала себя в ловушку. Кебади погладил её по голове. От ласковых подрагивающих прикосновений сдавило дыхание.
Малика уткнулась лицом в серый, усеянный чернильными пятнами балахон:
— Я не вернусь.
— Вернёшься. Возложишь тиару и вернёшься.
— Он хитрый. Он очень хитрый, Кебади. Мне его не перехитрить. Он меня не отпустит.
— Зачем ты ему?
Малика вскинула голову:
— Я унизила его. На суде. Женщина спасла ему жизнь. Для ракшадского воина это сильнейшее оскорбление. Он хочет отомстить мне.
— Он признал тебя шабирой. Странный способ для мести. Не находишь?
— Другой причины нет.
Кебади натянуто улыбнулся. Пергаментную кожу на лице усеяла паутина морщин. Маленькие глаза превратились в грустные щели.
— Есть. А ты её не видишь.
— Какая?
— Он мстит не тебе. Адэру.
— Адэру? Ему всё равно. Я целый день ждала, когда он меня четвертует, а он уехал и даже слова не сказал.
Летописец похлопал Малику по плечу:
— Ты сильная. Ты моруна. Неужели не справишься с каким-то хазиром?
— С каким-то… — Она потёрлась щекой о грубую ткань, пахнущую старыми книгами. — Спасибо, Кебади. Мне надо было выплакаться.
Поднялась на ноги, посмотрела на полки, заваленные бумагами.
— Сожгу, когда вернусь.
В коридорах хозяйственной пристройки было безлюдно. Из комнат доносились возбуждённые голоса слуг: одни обсуждали воинов, другие радовались отъезду вечно недовольного правителя, кто-то хвастался, что будет прислуживать Альхаре. На кухне поварихи обговаривали меню для гостя.
Малика переступила порог комнатки Муна, легко, непринуждённо, словно проходила мимо и вдруг решила заглянуть. Догорающий за окном закат окрашивал потолок и стены в брусничный цвет. Йола и Мун сидели на узкой кровати. От сгорбленных сухощавых фигур веяло безысходной тоской.
— Почему такие печальные? — спросила Малика. Подойдя к окну, отодвинула герань и примостилась на подоконнике. — Прекрасный вечер.
— Ты собралась в Ракшаду к этому нелюдю? — спросил Мун.
— Собралась.
— Зачем?
— Так надо.
— Йола рассказал, как ты упиралась.
— Он сидел далеко и, как всегда, всё перепутал.
— Йола не глухой и не слепой, — обиделся старейшина.
Малика подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала солнце:
— Я всегда хотела уехать далеко-далеко. И тут такая удача. Только представь, Мун: море, корабль, другая страна. Иштар столько о ней рассказывал. И там нет зимы. Здесь выпадет снег, а там будет жарко.
— Смотри, не запарься.
— А как же Адэр? — спросил Йола. — Ты сможешь без него?
Малика укоризненно посмотрела на Муна:
— Проболтался?
— Это не я.
— Понятно. Стоило расслабиться, и моя тайна у всех на устах.
— Никто не знает, — заверил Йола. — Только я.
— Это начало. — Малика стёрла нарисованное солнце. — Тогда мне тем более надо уехать.
— Дочка, — вновь заговорил Йола. — Я не могу говорить об Иштаре плохо. Он очень помог нам.
Малика прижала ладонь к плечу — заныл старый шрам, оставленный прутом.
— Так возрадуйся! Я ублажила вашего спасителя.
— А ты не перебивай старика. — Йола поёрзал на краешке матраса. — Ракшады такие, своего не упустят. Задурманят тебе мозги, ты и забудешь о доме. Они своим-то бабам, вон, задурманили. Сидят как мышки и даже не пикнут.