Страница 207 из 226
Из Тезара привезли архив Порубежья — три грузовые машины. Кебади обезумел от счастья. Слуги несколько дней переносили коробки с бумагами из холла в вотчину летописца. Малика помогала ему сортировать документы в хронологическом порядке и радовалась, что даты на листах выметают из головы ненужные мысли.
Луга привёл доморощенного автомеханика. Вскоре старая машина Вилара — красная, как закатное солнце, с поцарапанным крылом и вмятиной на капоте — была на ходу. Малика вырвалась из замка, и время полетело с бешеной скоростью.
Наконец наступил день, которого она ждала с нетерпением. Надела белое платье и серебряное ожерелье с камнями мастера Ахе. Долго крутилась перед зеркалом, укладывая волосы. Окинув себя придирчивым взглядом, направилась в охраняемый надзирателями флигель.
Иштар раскладывал книги на полке. Обернулся на стук двери:
— Бог мой! Это ты?
— Нет. Это я, Малика, — сказала она и низко присела. — Я пришла пожелать вам доброго дня, хазир Иштар Гарпи.
Он вытянулся:
— Ты сказала: «Хазир Иштар Гарпи»?!
— Да, хазир Иштар. У Шедара никто не родился. Вчера был последний день его правления. Сегодня первый день вашего правления.
Иштар направил палец на замершего у двери Лугу:
— Ты слышал? Она сказала мне: «Хазир Иштар Гарпи».
— Слышал, — подтвердил охранитель.
— Позови надзирателей, — приказал Иштар, и когда те вошли в комнату, обратился к Малике: — Повтори в их присутствии.
— Что? — спросила она, пытаясь сообразить, что сделала не так.
— Как ты меня назвала.
— Хазир Иштар Гарпи.
— Оставьте нас! — крикнул он и упал в кресло. Посидел, взирая на Малику. Произнёс тихо: — Я не верю, что всё так просто. Одновременно так просто и так сложно.
— Шедар не уступит тебе трон?
— Закон о престолонаследии принят в Ракшаде пять тысяч лет назад. Его ни разу не нарушали.
— Тогда переживать не о чем. Скоро явится твой шабир, и ты уедешь.
— Ты знаешь о шабирах?
— Читала.
— Что ты читала?
Малика опустилась на стул, разгладила на коленях юбку:
— Шабир — это воин-вестник. Он приносит наследнику благую весть о переходе престола. Раньше шабиром становился любой, кто добегал до наследника первым. Потом его стал выбирать Совет Ракшады.
— Хазирад, — подал голос Иштар. — У вас король, у нас хазир — рука Всевышнего. У вас Совет, у нас Хазирад — пальцы на руке Всевышнего. Шабир — это глас Божий. Его устами Бог обращается к Ракшаде.
— Я знаю.
Иштар поднялся и, заложив руки за спину, расправил плечи:
— Ты можешь сидеть в моём присутствии. Имеешь право разговаривать в моём присутствии.
Малика улыбнулась:
— Ты в порядке?
— Имеешь право видеть меня, когда захочешь.
— Велика честь.
— Ты имеешь право отказать мне.
— В чём?
— В совокуплении.
Малика вскочила:
— Ты больной на всю голову. — И выбежала из комнаты.
***
Адэр влюбился в старинный город: в высокие колокольни и башни с бронзовыми часами; в гулкие мостовые и резной парапет над обрывом; в шум прибоя и в огромную глупую луну, которая на закате выползала из-за вершины Дара, всю ночь тёрлась о дворец Зервана, а на рассвете пряталась за вершиной Лай.
Последние дни лета полетели навстречу осени и разбрызгались мелким, как водяная пыль, дождиком. Адэр вдруг ощутил невыносимое желание вернуться в тихий замок, где по утрам поют птицы, а не грохочет прибой, где из окон видны кроны деревьев, а не вершины расколотой горы.
Поглядывая на бегущего впереди машины Парня, Адэр ощущал его нетерпение так же сильно, как своё. Остановив автомобиль возле лестницы, посмотрел на серые стены и замутнённые дождём окна. Появилось странное чувство, будто он вернулся домой.
Возле двери рядом с караулом стоял Мун. Старик не изменял себе: встречал правителя в любое время суток и в любую погоду.
— Эйра в замке? — спросил Адэр, взбежав по ступеням.
— Нет, мой правитель.
— Где она?
Мун переступил с ноги на ногу:
— Уехала. На старой машине маркиза Бархата. Куда — не знаю.
Пройдя мимо старика, Адэр неожиданно для себя сказал:
— Я соскучился по тебе, Мун.
Целый день он провалялся в постели, с жадностью вдыхая знакомый аромат плодоносящего сада. На следующее утро отправился в архив. Маленькая комната, некогда служившая читальным залом, была тесно заставлена коробками. В проходах между стеллажами громоздились пачки исписанных бумаг, пожелтевшие от времени свитки и папки, покрытые пылью.