Страница 174 из 226
— Мой господин, — поклонилась соседка. — Хатир отправился с братом на речку.
— В такую погоду?
— Они хоть и маленькие, но уже мужчины. Запрещай им, ругайся — без толку. Они всё равно уйдут, только тайком. А так я знаю, где они. Знаю, когда вернутся. К их приходу сварю кашу и налью в ушат горячей воды.
— Вы рассудительная женщина.
Соседка улыбнулась:
— У меня умный муж. — Пригладила ладонями фартук. — Идёмте к нам, господин. Я напою вас чаем. И дедушку берите.
Вилар посмотрел через плечо: Йола прохаживался перед домом Хатира.
— Тейта у тебя?
— Да, мой господин, — кивнула соседка. — Замечательная девочка. Нянчиться с ней одно удовольствие.
— Я хочу забрать детей, — заявил Вилар.
— Забрать? Куда?
— Они будут жить со мной. Если Хатир согласится.
Глаза соседки наполнились слезами.
— И я их больше не увижу?
— У тебя есть дети?
— Дочка, мой господин. Она и Тейта одногодки.
— Йола! Ты идёшь? — крикнул Вилар и зашагал по переулку.
Река протекала по ореховой лощине за окраиной города, и добраться до неё можно было только пешком. Вилар и Йола миновали пустырь, весь в буграх и ямах. Спустились по склону в лощину и пошли по мелкой гальке, омываемой слабой волной. В воде проплывали обрывки сетей и лохмотья водорослей, серебристые рыбы и тёмно-серые облака с густым синеватым отливом.
За нагромождением камней находился дощатый, давно не используемый по назначению причал. Доски прогнили, и здравомыслящий человек вряд ли поставил бы на них ногу. Кое-где из воды торчали деревянные сваи, покрытые ракушками и тиной.
На конце причала сидели два мальчика с самодельными удочками. Судя по щупленьким фигурам, младшему было пять, а старшему — лет двенадцать, хотя ему уже исполнилось пятнадцать. Бремя, взваленное судьбой Хатиру на плечи, не оставляло сил на рост и не давало окрепнуть. Глядя детям в спины, Вилар подумал: быть может, в них его спасение?
— Я говорил: «Подсекай, подсекай», — поучал Хатир малыша. — Подсекать — это не значит с силой выдёргивать удочку из воды.
— Так получилось.
— Этак мы никакой рыбы не наловим. Мало того что свою упустил, так и мою распугал.
Малыш захныкал:
— Я не хотел.
Отложив удочку, Хатир обнял его за плечи:
— Не надо плакать, цыплёнок. Я тебя не ругаю, а учу. Ну же, Соти, прекрати! Мужчины не плачут.
— Хатир! — позвал Вилар.
Мальчики на секунду замерли. Несмело обернулись.
— Господин? — пробормотал Хатир и, вскочив на ноги, закричал: — Господин! — Подбежал к Вилару, обхватил его за талию. — Вас так долго не было!
— Прости, я был занят.
Брат Хатира прижался к ногам Вилара и смотрел на него во все глаза.
Они стояли втроём, обнявшись, словно самые родные люди. Вилар поглаживал острые плечи, худенькие спины, взъерошенные волосы, но сердце упорно молчало.
— Поедете со мной?
— Куда? — спросил Хатир.
— К морю.
— Я никогда не видел моря. — Хатир посмотрел Вилару в лицо. — Что мы будем там делать?
— Жить.
— С кем?
— Со мной.
— Мы будем жить вместе?
Вилар улыбнулся:
— Вместе.
Шрам на переносице паренька побелел, из глаз хлынули слёзы.
— Я молился. Я день и ночь молился. Я просил Бога.
Вилар поцеловал Хатира в лоб:
— Идём.
— Сейчас. Только удочки заберу.
— Оставь, — подал голос Йола. — Я дам другие удочки.
Пока старик покачивал на руках сонную девочку лет трёх, а Вилар разговаривал с соседкой, Хатир время от времени выбегал из лачуги и спрашивал:
— Одеяла брать?
— Не надо, — отвечал Вилар.
— Нет, я возьму. Это ваши одеяла. А посуду брать?
— Не надо.
— Можно взять ваш чайник?
Вилар сдался:
— Бери что хочешь.
Соседка поправила сандалии на ножках Тейты. Ладонями вытерла себе глаза:
— Я к ним привыкла.
— И я привыкну, — тихо сказал Вилар.
Хатир усадил сестру и брата на заднее сиденье рядом с Йола. Сам расположился рядом с Виларом. Сначала дети испуганно втягивали головы в плечи и боялись пошевелиться, хотя Хатир их всячески подбадривал: о чём-то спрашивал, рассказывал считалки и стишки, даже затянул песенку. Потом запел Йола. Шуршащий голос и фразы на непонятном наречии помогли детям осмелеть. Соти прилип носом к окну и спрашивал: как будет на языке ориентов небо, туча, песок… Тейта трогала пальчиками морщинистые щёки старика и смеялась, когда он корчил рожицы.