Башни Анисана

Осторожно подойдя ближе, он заглянул в тёмную бездну. Лицо его жгуче обдало горячее дуновение, и он поспешно отпрянул – из канала вверх устремлялись мощные потоки, нёсшие в себе миллиарды серых пылинок. Это было дыхание твердыни, обновлявшее управляемую материю, из которой возведена обитель. Стены канала пребывали в постоянном движении – отработавшая своё материя мерно сползала вниз в глобальный пылевой океан, где за неё принимались глубинные горняки. Из-за всего этого стоять на краю канала было опасно.

Гиб Аянфаль отошёл и огляделся в поисках чего-нибудь пригодного для переправы через жерло. Как подсказывало ему чувство пространства на той стороне был такой же коридор, ведущий к нижним залам недужных, в которые ему и нужно было попасть. С правой стороны он увидел неширокий мостик из переплетённых серых стеблей, огибавший канал вдоль отвесной стены. Гиб Аянфаль тут же направился по нему вперёд, прикрывая руками лицо от жгучего дыхания твердыни.

Оказавшись на другой стороне, он пустился в путь по извилистому коридору, соединявшему пустующие залы, погружённые в темноту, пока не увидел в одной из них приглушённый свет, излучаемый полом и несколько лож, одно из которых было занято. Гиб Аянфаль подошёл ближе, вглядываясь в чью-то фигурку, укрытую серой материей. Судя по росту, это ребёнок-подросток.

Нутро Гиб Аянфаля сжала ужасная догадка – он понял, кто перед ним, чувствуя щемящую пустоту в груди. Он подошёл ближе и осторожно сжал рукой край покрывала. Кажется, в похожей материи аба некогда принёс в обитель непробуждённую Гиеджи… А теперь он видит её на поражённом страшным недугом асайе.

Гиб Аянфаль решительно откинул покрывало и увидел перед собой лицо Бэли. Но что же с ним было! Некогда белоснежная кожа посерела, чёрные волосы, оплетённые лентой, слиплись в ком. Тело его было совершенно обезображено – у Гиб Аянфаля сложилось впечатление, что от него отслоились целые фрагменты пуры, а новая плоть, возложенная на повреждённые места, так и не смогла прижиться. Из-за этого пурную кожу пересекали глубокие трещины. Ребёнок толи спал, толи был в забытьи, а Гиб Аянфаль не мог отвести от него взгляда, совершенно не зная, что делать.

– Бэли! – позвал он, присаживаясь перед ложем, и накрывая ладонью его ладонь, – Бэли, я пришёл. Ты меня слышишь?

Бэли легонько вздрогнул и приоткрыл глаза, уставившись на Гиб Аянфаля немигающим отстранённым взором. Несколько мгновений он точно не узнавал, кто перед ним, а потом тихо спросил:

– Янфо?

– Да. Как хорошо, что я тебя нашёл! Хиба тебя всюду ищет!

– Хиба? – так же отстранённо спросил Бэли, после чего на его лице отразились слабые эмоции, – Хицаби, мой аба, да? Тот, кто сотворил меня вместо матери-Звезды…

– Да, – подтвердил Гиб Аянфаль, удивлённый словами Бэли, – хочешь, я сейчас пойду и приведу его? Мы вместе выберемся отсюда!

– Постой, – пальцы Бэли чуть сжали его ладонь, – я не смогу уйти. Это чёрная болезнь, из-за неё всё забываешь. Янфо, покажи мне абу, я хочу вспомнить. Чтобы думать о нём. До конца.

Гиб Аянфаль едва сдержал себя. Внутри у него всё рвалось бежать прочь, схватив Бэли на руки. И там наверху вновь пуститься на поиски Хибы, в чём ему помогла бы обострённая переживаниями интуиция. Но эта смиренная просьба остановила его.

– Смотри, – проговорил он и, приложив руку ко лбу Бэли, передал ему мысленный образ.

Лицо Бэли прояснилось. Он крепче сжал руку Гиб Аянфаля и ничего не говорил, должно быть, наслаждаясь полученной мыслью.

– Я никак не мог вспомнить, как он выглядит, – проговорил он, – ты ведь побудешь со мной Янфо, пока я не усну?

Гиб Аянфаль кивнул.

– Хочешь, я унесу тебя наверх? – спросил он, – Если… тебе и вправду придётся уснуть, то лучше там, под светом Онсарры.

Но Бэли только покачал головой.

– Белые матери не разрешат, – ответил он, – это они сказали, что к утру всё кончится. Они говорили так, будто это будет просто покой, как и в каждую ночь. Но Хицаби ещё давно рассказывал мне о болезни. Сон – это забвение. После меня унесут к Ци. Но я хотя бы буду спать, вспоминая об абе. Янфо, передай ему, что я помню и люблю его.

Гиб Аянфаль скупо кивнул, не зная, как выразить переполнявшие его горькие эмоции.

– Да, Бэли, – проговорил он, – если бы я только знал, что ты здесь, он бы сейчас пришёл со мной! Но кто с тобой это сделал?

– Я точно не помню, – прошептал Бэли, – но, кажется, она была одна. Ты знаешь, ядущая, которых под покровом Голоса ещё зовут ловицами. Она схватила меня, коснулась шеи чем-то чёрным, похожим на пылеток, выходящий прямо из её рта. И так держала очень долго. Но я вырвался и убежал. Я звал абу, но волны точно не слышали меня. А потом… я не помню. Знаешь, Янфо, мне всё время хочется есть. Такой голод. Даже во сне.

– Принести тебе пасоки?

– Нет. Если ты уйдёшь, то насовсем! А когда я вижу тебя, то как будто бы вспоминаю, всё, что было.

Взгляд Бэли впился в его глаза. В нём светилась осознанная обречённость, и вместе с тем равнодушие надвигающегося забвения. Гиб Аянфаль только молча смотрел на него в ответ, пока прямо перед ним на лоб Бэли не легла чья-то белая рука с тонкими пальцами, отчего глаза его мягко закрылись.

Гиб Аянфаль, изумлённый тем, что совершенно не уловил чужого приближения, поднял голову и увидел перед собой высокую белую сестру, которая, похоже, совершенно не удивилась его присутствию в залах недужных. Взор её спокойных серебристо-фиолетовых глаз пронзал насквозь. Гиб Аянфаль сходу отметил, что незнакомка отличается от обычных замковых сестёр – её сложение излучает мягкую мощь, отблески которой Гиб Аянфаль прежде замечал у только у Росер. На лбу её чернело четыре энергометки, передник был насыщенно синего цвета, а за воротом белой рубашки поблёскивал золотой круг патрицианского знака. Волны вокруг излучали почтительный трепет, так что перед неизвестной хотелось склонить голову в выражении глубокого поклонения. Всё это говорило о её высоком положении белой матери. В отдалении стояла ещё одна неизвестная мать в таком же синем переднике и с лентами, оплетавшими высокий лоб, и хорошо знакомая Тэти, казавшаяся непривычно маленькой на фоне своих высокорослых коллег: как среди белых сестёр, так и среди нэн старшие и опытные асайи имеют более мощные и плотные пурные тела.

Гиб Аянфаль отпустил руку Бэли и поднялся на ноги. В первый миг ему захотелось немедленно броситься прочь – он уже слышал возмущение Голоса из-за того, что рискнул пройти за барьер, а то, что его заметили другие асайи, ещё больше усугубляло положение. Однако белые матери взирали на него со спокойствием и величественной добротой, так что он почувствовал, что может остаться. Для этих асайев как будто бы были неведомы многие условности Голоса, и потому Гиб Аянфаль, уже окончательно взяв себя в руки, обратился к матери с золотым кругом патрицианского знака, глядя в её неприступно спокойное лицо:

– Вы поможете Бэли? Вы ради него пришли, правда?

Белая мать бесстрастно взирала на него, не торопясь с ответом.

– К утру Бэли уснёт, и тогда его унесут в Низ на очищение. Мы уже облегчили его страдания насколько могли. Ваш приход, конечно, вырвал его из сна. Но вы тоже принесли ему то облегчение, которое он ждал.

– Что будет представлять из себя это очищение? – тут же спросил Гиб Аянфаль, – почему вы не можете исцелить его здесь?

– Можем. Но, видите ли, Гиб Аянфаль, чёрная болезнь стоит особняком среди асайских недугов. Это самый тяжёлый вид приобретённой болезни, так как она затрагивает все семь жизненных даров асайя. Если обычные болезни ведут к нарушению физической структуры пыли, то чёрная напротив оставляет пыль целой, но заставляет её терять вита-информацию, обращая в обезличенную субстанцию, которую легко взять под контроль извне. Как вы понимаете, вследствие этого асай теряет и своё пурное тело, а если он ещё недостаточно стоек, то и волновые отражения его начинают отделяться одно от другого, не удерживаемые больше двумя нижними дарами. В руках ловиц всё это протекает в сотни раз быстрее, приводя в конечном счёте к завершению воплощения. Если асайям удаётся вырваться, то они продолжают разрушаться, но только медленно и мучительно. Остановить процесс и соединить всё воедино способна либо белая мать, либо нэна. Однако, существуют законы относительно того, в чьи руки попадёт поражённый асай. В случае Бэли, он должен быть передан нэнам. Что мы и вынуждены будем сделать утром.