Страница 76 из 101
Он отрицательно качнул головой и пожал плечами. Мол, и чем?
— Своей любовью к цифрам и стремлением всё ими объяснить. Она, как одержимая, считает прибыль и убытки. И не понимает, что если сдать Кюльхейм врагу, за ним падёт Агриф, а следом неизбежно наступит черёд Когрина. Люди для неё — те же цифры. Ей ничего не стоит за бокалом вина стереть пару ноликов.
О! Вот уж на эту тему он бы высказался! Нэвий осуждал Маджайру за равнодушие к человеческим жизням, но даже убийство тысячи человек меркло по сравнению с растратой императорской казны.
Отсутствие в решающий момент денег могло погубить всю империю — и тысячей смертей тогда дело бы не ограничилось!
Впрочем… Талиан посмотрел на сидящего рядом мужчину и вздохнул: сейчас было не время для обвинений.
— Вы знаете, почему мой отец столько средств потратил на восстановление Кюльхейма? Какая причина им двигала? — спросил он, переведя взгляд на розовеющий горизонт.
— Хм… да как сказать? Причин было много. Разных. Но главная — это люди. — Мужчина попытался сорвать травинку, но пальцы прошли её насквозь, и он бросил эту затею. — В Кюльхейм трижды вводили армию вместе с волной поселенцев, которым обещали за освоение и восстановление разорённой земли чуть ли не выстланную коврами дорогу в адризелевы чертоги. Но ничего не помогало: приезжие там не задерживались. Первые ласточки уезжали через месяц, а через три — четыре месяца построенные наспех поселения уже стояли пустыми. Одних ломал каторжный труд, другие не чувствовали себя в безопасности, третьим было мало льгот, четвёртые просто не понимали, на что они шли, когда давали согласие. И только кюльхеймцы готовы были драться за клочок родной земли до последней капли крови. — Нэвий обернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. — Все знают, что кюльхеймцы — гордый народ. Но мало кто понимает, что их гордость питает любовь к Родине.
Всё его терпение, выдержка и самоконтроль лопнули точно мыльный пузырь. Талиан смотрел на нэвия и не видел, потому что мир расплывался перед глазами цветастыми пятнами.
— Я не знал, почему отец отослал меня из дворца. Не понимал, почему обрёк на одиночество в чужом доме. В Уйгарде… временами там было невыносимо… — Талиан сжал кулаки, чтобы почувствовать, как остро впиваются ногти в ладони. Хоть чуть-чуть придать себе сил. — Мне казалось, я его ненавидел. Я называл его мерзким и чёрствым, придумывал ему обидные прозвища и даже учился стрелять, представляя себе его лицо вместо мишени. Но когда узнал о его смерти… через несколько дней… в душе неожиданно стало пусто.
Талиан усилием воли разжал кулаки и заставил себя посмотреть на грубые, все в трещинах и шишковатых мозолях руки.
— Он хотел, чтобы я стал воином — и я им стал. Фехтование, строевая подготовка, стрельба из лука, верховая езда — каждый день моей жизни принадлежал ему, исполнению его воли. Поэтому когда он умер… Я понял, что мне это не нужно. — Он зажмурился, потому что признаваться в подобном было тяжело даже самому себе, а уж бросать такие слова в лицо отцу — смерти подобно. — Я люблю слушать рассказчиков, читать книги. По истории Морнийской империи особенно.
— Хм… — в интонациях нэвия сквозило осуждение. — И выжил бы ты на пиру, не сумей отразить бросок раба?
— Нет, не выжил. Но дело же не в этом? Я не отрицаю пользу умения драться, просто… — Пальцы заледенели от волнения, и Талиан поднёс их ко рту, чтобы согреть. — Просто в глубине души я всегда надеялся, что когда-нибудь, когда мы встретимся, отец обнимет меня и скажет, что доволен моими успехами. Но он погиб! Его убили! И… — Талиан закусил нижнюю губу, выжидая, когда спазм отпустит горло и он снова сможет заговорить. — Тогда я понял, что меня обокрали. Убийца отнял у меня мечту, которой я жил всё это время. Ради которой вынес все испытания. И… даже если бы Маджайру не подставили, я бы всё равно стал разыскивать убийцу. Ради себя.
— Без удара молота хороший клинок не выковать. Ты должен быть благодарен тану Тувалору за то, что он воспитал из тебя мужчину.
Слова нэвия отозвались в груди тупой болью. Он что, правда не понимает? Или так искусно прикидывается?
— Мужчиной я стал не благодаря тану Тувалору, а ему вопреки. — Талиан собрал остатки воли в кулак и посмотрел на нэвия. — И единственное, что помогало мне с ним бороться, это глупое желание добиться уважения отца. Поэтому… когда я услышал, что он много пил, был глупым и недалёким правителем, заглядывался на юношей, я сразу принял эти слова на веру. Потому что… наверное… мне так легче было смириться с его смертью. — Он горько усмехнулся. — Глупо желать одобрения от человека, которого не уважаешь? Вот и я… а когда узнал… и ваши слова… теперь я думаю, если бы мы с отцом встретились, нам бы нашлось о чём поговорить.
— Я… — Нэвий осёкся на полуслове. — Твой отец не заслужил ни твоей преданности, ни любви.
— Заслужил! — Талиан вскочил на ноги. — Он же мой отец! Он всегда был мне нужен. Именно он, а не тан Тувалор или кто-то ещё.
Талиан не стал договаривать этого вслух, но чем больше он получал сведений, тем сильнее убеждался, что именно тан Тувалор убил отца. Это было настолько в его духе! Двенадцать лет выжидать, выгадывая момент и изучая поведение соперника, чтобы затем, сделав один крохотный шаг, вознестись чужими руками на самую вершину и обрести всё: место регента, перспективу выгодно женить наследника и, главное, полное отстранение тана Анлетти от власти.
Сейчас, накануне войны, когда общий враг стоит у границ, ни Тёмному, ни Светлому тану невыгодно развязывать междоусобицу. Но если тан Анлетти рассчитывает, что пройдёт время — и он сможет вернуть то, что отдал тану Тувалору в качестве временной уступки…