Страница 47 из 101
Грустная рожа, отражённая гранатово-чёрной поверхностью, выглядело паршиво. Талиан выхлебал всё до последней капли, не обращая внимания ни на текущие с подбородка струи, ни на шипение Маджайры.
Шло бы оно всё к зулунцам в задницу!
Эти девушки…
От них одни беды. Свяжешься так, доверишься, а потом окажется, что они улыбались тебе по чьей-то указке.
Выпитое вино тёплом расползлось по телу, заставило полыхать жаром лицо и помутнеть взгляд. Талиан отломил огромный кусок хлеба и вгрызся в него зубами. Целый день терпел, хоть сейчас надо наесться.
Перед ним на тарелках лежала нарезанная ломтями утиная грудка с томлёными грушами и перцем, устрицы, паштет из гусиной печени, три вида колбасы, но рука всё равно потянулась к куску зажаренной на вертеле свинины. Мясо было ещё горячим, и с него тёк жир.
Вкуснятина!
Пока гости один за другим поднимали тосты за императора, Талиан слопал свинину, закусил паштетом, разбавил это дело парочкой свежих огурцов и перешёл к колбасе.
Маджайра несколько раз вставала, когда её приглашали танцевать.
Талиан делал вид, что ему всё равно, но когда к сестре подошёл Демион, моментально напрягся: тот выглядел неприлично счастливым. Больше того! Демион широко улыбался, до глупых ямочек на щеках, чего Талиан не помнил вот уже лет… много.
Он вообще решил, что после падения с лошади тот разучился улыбаться раз и навсегда.
Но нет. Мало Талиан спасал его из передряг, мало разбирал нытья и жалоб. Не услышал о себе ни одного доброго слова, ни словечка не получил в благодарность. А стоило Маджайре только намекнуть на приязнь, как вот — Демион только что хвостом перед ней не виляет!
Смотреть противно.
— Почему так? — спросил Талиан у отражения в чаше с вином. — Как может первая встреченная девушка оказаться важнее брата?
Глупый был вопрос. Он и сам это понимал, но как-то отстранённо. Будто не был собой, а смотрел на себя со стороны. Голова потяжелела и всё чаще клонилась вниз. Подперев её рукой, Талиан выпил ещё вина, но легче не стало.
В центре залы Демион подхватил Маджайру за талию, поднял на руках и закружил в танце. Та, запрокинув голову, смеялась. Талиан смотрел на вытянувшуюся беззащитную шею, полузакрытые, прижмуренные от удовольствия глаза сестры — и злость твёрдым комом собиралась в груди, мешая ровно дышать.
Он уже не понимал, на кого обижен сильнее: на Маджайру или на Демиона.
В голове гудело. Зря он столько вина выпил.
Со вздохом Талиан отставил чашу и огляделся.
Возле стола тана Тувалора творилась «большая политика». Главы знатных семейств и начальники ведомств стояли с бокалами в руках, о чём-то перешёптываясь и непринуждённо беседуя. Строго по маленьким группкам, от которых периодически отделялся представитель и подходил к тану Тувалору, чтобы раскланяться и перекинуться парой слов.
А за столом тана Кериана, напротив, было пусто. Опять. Его даже слуги, разносившие блюда и напитки, обходили по большой дуге.
— Сестра, — спросил Талиан, когда Маджайра, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на своё место, — почему к тану Кериану никто не подходит?
— Потому что он не тан.
— А кто тогда?
Маджайра смерила его взглядом, а потом сурово спросила:
— Сколько бокалов ты уже выпил?
— Какая тебе разница…
— Сколько!
— Я не считал, — бросил Талиан и отвернулся.
Нож задрожал в руке — с такой яростью он стискивал серебряную рукоять, — и его пришлось положить на тарелку. Талиан вытер салфеткой губы и бросил её сверху. Даже руки на груди скрестил, но Маджайра не подала виду, что заметила его недовольство.
— Кериан приёмный сын нашего дяди и, строго говоря, наследовать право владения Альсальдом не может. Но настаивает именно на этом, а не на регентстве при своих младших братьях, — сестра выпила сока и добавила: — Парень всю жизнь прожил в глуши и не понимает, где лежит предел у его амбиций.
Талиан вспомнил, что смутило его при первой встрече. Их непохожесть. Они были как солнце и луна: льняные кудри, отливающие золотом, против прямых волос цвета молока, морская синева глаз против хмурого серого неба.
— А кто решает, будет Кериан признан таном или нет?
Маджайра бросила на него насмешливый взгляд.
— Ты, братец. Ведь Адризель именно тебя наделил великой силой видеть невидимое.
— Знать бы ещё, что это значит?..
Голова тяжелела с каждой минутой, ворот мантии неприятно сдавливал шею. Хотелось свежего воздуха, но в зале царила духота.
Талиан сгорбился на стуле, никак не находя удобного положения, и с тоской уставился в зал, на танцующих девушек и юношей. Полуголые, в лёгких разноцветных шелках, со звенящими бубенчиками на руках и ногах, они должны были отвлечь от тяжких дум — и через какое-то время ему, и правда, стало легче.
Всё-таки это был его праздник. День его коронации. Другого такого в жизни уже не будет.
Но вот тоскливым, болезненным уколом в сердце, зазвучал авлос, музыканты ударили в барабаны, рассыпались переливчатым звоном бубны — и в центр залы вышел обнажённый юноша в одной набедренной повязке.
Его кожа, расписанная перламутровыми красками, сияла в тёплом огне свечей.
Его волосы, заплетённые в сотню мелких косичек, звенели монетами при каждом шаге.