Карамель

– Ваш идеальный мир потонет в вашей же идеальной крови, – слышится мужской голос за спиной.

Кровь – не вода, я согласна.

Узнаю его обладателя. Дрожь рассыпается по телу: от макушки до кончиков пальцев. Я готова и убить тебя, и боготворить, чёртов ты…

– Таков был глас Остроговцев, когда их оторвали от Нового Мира.

Бред. Острог никогда не принадлежал к Новому Миру.

Не оборачиваюсь. Жду, когда пришедший поравняется со мной. Так и происходит. Мальчишка с янтарными глазами спрашивает:

– Научилась антирекламе у Говарда Голдмана, конфетка?

Что известно ему, что неизвестно мне? Что известно всем людям, но неизвестно мне?

– Тебя за это – что очевидно – съедят, Карамель. Косточку за косточкой.

Отвечаю спокойно:

– Я знаю, Каин.

– Отец учил не пилить ветку, на которой сидишь?

– Пришёл позлорадствовать?

– Это способ поддержки, конфетка. Такой уж у меня.

Каин ловит взгляд в ответ.

– Передо мной совсем другой человек, – говорит юноша и, приветственно склонив голову, отворачивается к воде. – Мне кажется, мы не виделись целую вечность.

Это обращение ко мне или к ускользающей вдаль поверхности воды?

– Мне тоже так кажется, – признаюсь я.

И тоже не ведаю – ему или водной глади.

– Какими судьбами, Каин? Чем занимаешься?

– Давай начнём с иного. Выбирай: плохая новость или хорошая.

– Плохая.

– Ты выбрала плохую, в самом деле? В скопище гнева и хлама, льющихся помоев и осуждающих взглядов ты выбрала плохую новость?

– Она меня априори опечалить не сможет.

– Тоже верно. Ладно. Может, это не моё дело, но я скажу только для того, чтобы ты не строила догадки и не беспокоилась понапрасну…

– Не томи.

– Твоего дружка записали на твою подружку. Он пройдёт медицинский осмотр и сразу же вступит в благоприятную пару.

Давлюсь собственными мыслями и языком. Держи себя, Карамель. Ответь непринуждённо, безучастно. Ну же, не тупи, ответь..!

– Окей.

И я спокойно пожимаю плечами.

– Окей? – переспрашивает Каин. – Это всё?

– А ты ожидал?

– Чего-то кроме каменного лица. Даже плечо поддержки приготовил, можешь плакать сюда.

И он прихлопывает по твёрдому плечику пальто.

Восклицаю:

– Ты забыл, с кем разговариваешь?

– Такое забыть невозможно.

О, ну почему Ирис, Ромео? Почему?

– Если тебя интересно…

Режу на корню:

– Нисколько.

– Если интересно, – стойко продолжает Каин, – знай. Его родители подытожили обратиться к дочери двух управляющих, что обнаружила болезнь своей подруги и вовремя обратилась в Администрацию с доносом, предотвратив беду. Вины твоего дружка нет.

– Не называй его так, во-первых. Во-вторых, он мог не соглашаться.

– Ты знаешь, что не мог. Тебе говорят – ты исполняешь. Если хочешь оставаться на поверхности. Если не хочешь нарушать идиллию мира. Если не желаешь прослыть девиантным в самом деле, а затем быть изгнанным.

– Да, знаю. – В момент успокаиваюсь и обращаюсь к воде. – Как же я зла на него.

Зачем признаюсь? Для чего? Я в самом деле ощущаю это? Глупая. Есть вещи, которые должны уйти в крематорий вместе с тобой. Есть слова, которые не смеют покидать уста, каким бы настроением не пережёвывало нутро.

– Тебе не кажется, что всё происходящее – здесь сейчас и в городе вообще – фальшивка? – спрашивает Каин.

– В каком смысле фальшивка?

– Ну да, – соглашается он, – ты сама фальшивка, а потому не можешь разглядеть её в окружении.

– Не говори так.

– Иначе?

– Не говори.

– Тебе даже сказать нечего, потому что это правда. Ты, Карамель Голдман, ничуть не отличаешься от всех этих картонных людей, что снуют по улицам и совершают однотипные действия, говоря фразами-скриптами. Ты – фальшивка, Карамель Голдман.

Когда Каин сказал это, я ощутила невообразимую тягу доказать, что он ошибается. Я – часть города, но я – индивидуальность. Он не пошатнул веру в саму себя, но вложил желание продемонстрировать обратное сказанному.

– Ты не видела жизни, конфетка, только слышала о ней, – продолжает юноша. – И всё, что ты слышала, всё, что впитывала в себя – провокация и обман.

– Провокация сейчас в твоём голосе, янтарные глазки.

– У меня тоже есть прозвище, конфетка?