Бифуркатор

- Зачем?

- Ну всё же.

Я покопался в памяти. Казалось, это произошло вечность назад.

- Кроме того, что вёл себя как псих, он рассуждал о Вселенной и Космосе. Знаешь, ему это совсем не свойственно.

- Что подтверждает теорию, что твоего брата похитили инопланетяне, - говорит Стёпка.

Я мрачно кошусь на него.

- Стебёшься?

- Скорее да, чем нет, - виновато пожимает плечами друг. – Пытаюсь как-то разрядить обстановку. А вообще, рассказывай дальше. Что-то конкретное он говорил? Может, какие-то постулаты, которые он не должен знать? Или ещё что?

- Да я и не помню, но… - меня осеняет. – О! Он говорил на ночь… точно! – Я вспоминаю, что не рассказал этот факт никому. – Ты видел фильм День Сурка?

- Там где парень застрял в одном дне?

- Да! – восклицаю я. – Вот опарыш мне то же втирал. Он утверждал, что мы все уже в который день проживаем двадцать третье июля. И дескать, мы этого не замечаем, а только он замечает.

Стёпка хмурится.

- Но сегодня уже тридцать первое июля.

- Вот, - киваю я, и огонь внутри снова стихает, уступая место пустоте. – Хотя, я ему чуть не поверил.

- Были поводы?

- Ну помнишь, он утром предсказал, что на меня зубная паста набросится, какие продукты мама купит. В общем, всё досконально. Вот я и испугался. Хоть и насчёт тухлого яйца он ошибся. Говорил, что я разобью в яичницу одно тухлое яйцо. И всё равно, я чуть не поверил, но на следующий день проснулся двадцать четвёртого. Так что вот…

- Хм, - Стёпка нахмурился. – У меня всё-таки ощущение, что тут не обошлось без каких-то сверхъестественных структур.

- Опять стебёшься? – мрачнею я.

- Отнюдь, - качает головой друг. – Возможно, кто-то третий уже несколько раз показывал Андрюхе двадцать третье июля, а может, - Стёпка посмотрел на меня. – Может, мы и правда возвращались все в один и тот же день, только мы ничего не помнили, а он знал. Что если это был своего рода эксперимент, посмотреть, как человеческий мальчик будет на это реагировать.

Представьте, что по носу куклы ударили молотком или что тебя мама за ужином спрашивает про логарифмы и интегралы. Наверное, такое же у меня было в тот момент лицо. Я будто относился к разговору как к серьёзной информации и в то же время ловил себя на мысли, что занимаюсь глупостями.

- Двадцать три раза мы все вернулись в одном дне, потом всё-таки вырвались, - говорю я. – Но куда исчез мой брат?

- Его забрали, - спокойно ответил Стёпка. – Чтобы исследовать последствия. Может даже это не инопланетяне, просто кто-то. Если тебе удобнее верить в нечто реальное, представь, что это правительственная организация, и это был их эксперимент. Сейчас Андрюха где-то в их лаборатории. – Стёпка замирает и думает.

- И… ты правда в это веришь? – осторожно спрашиваю.

Стёпка вдруг улыбается и хлопает меня по плечу:

- Знаешь, когда твой брат просыпается утром, начинает рассуждать о Вселенной, предсказывает каждый твой шаг, а потом говорит, что мы проживаем этот день в двадцать третий раз… я бы задумался.

После этих слов по моим ногам побежали мурашки. Мне стало по-настоящему страшно. О всяких сверхъестественностях мы в тот вечер больше не говорили. Возможно, Стёпка бы уже тогда сообразил свою правильную теорию, но истина отодвинулась от нас ещё на пару недель, потому что на следующий день умерла его мама, тётя Марина.

Помните, я сказал, что август ворвался в мою жизнь ассиметричным монстром…

***

В здании с юридической компанией, которую в тот день посещала тётя Марина, находилась туристическая фирма «Горячие Туры», которая, конечно же, зарабатывала в разы больше денег, нежели любой другой кооператив, располагающийся в трёхэтажной коробке из обшарпанного кирпича. В связи с внушающими откатами, турфирма могла позволить себе повесить над главным входом вывеску своей компании. Почти девяносто килограммов пластика и железа оповещали каждого прохожего вульгарно кричащими буквами: ГОРЯЩИЕ ТУРЫ.

В тот день цепь, поддерживающая один из краёв вывески, лопнула, и громадина понеслась вниз по всем правилам математического маятника. На другом конце амплитуды стояла тётя Марина. Вывеска ударила по лицу, прямо в переносицу. Стоит ли говорить, что почти десять центнеров раскололи череп мамы Стёпки. Нет, совсем не так, как сразу представляется, словно арбуз, упавший на асфальт. Удар спровоцировал нехилую и смертельную трещину.

Я бы мог пропустить дни смерти тёти Марины, но в моей истории они сыграли немаловажную роль.

Первого августа, когда я отправился в больницу, в женщине ещё теплилась жизнь. Впрочем, умрёт она только третьего, всё оставшееся время промучается почти не приходя в себя.